Читать книгу - "Мысли о главном. О жизни и смерти - Валерий Степанович Миловатский"

живых тел не имеющие биологического смысла. В этом ряду можно назвать и бестелесные сущности иного рода – явления из потустороннего мира. В отличие от названных «предметов», живые тела имеют жизнь в самих себе, способную расти, чего не «умеют» делать вирусы, плазмиды и им подобные структуры. Для них характерна жажда быть и жить в теле, такая же таинственная, как и сами живые тела.

Вот и Данте в «Божественной комедии» не зря доносит нам важную весть из Рая о воскресшем теле: «Когда святое в новой славе тело

Нас облечёт, то наше существо

Прекрасней станет, завершась всецело…»[117]

За этим стремлением жить в теле как производное явились системы генов, белков, нейронов, физиологических механизмов и т. д. – тело требовалось размножать, развивать, совершенствовать, передавать от поколения к поколению. Всё это делать ради его существования под водительством ноуменального начала. Принцип А. Швейцера гласит: «Жизнь может жить только среди жизни». Если кратко – не живи один.

Продолжая идею первостепенности значения тела, скажу следующее: всякое живое существо (в силу действия своего ноумена!) стремится владеть не только самим собой, но с необходимостью «заручается» и продолжением его в виде приручённой, целесообразно преобразованной среды. Таким образом, оно сущностно обретает как бы два тела, два дома: первый дом – собственно тело – и тело вторичное, которое строится вовне и многократно.

Плацента, кокон, нора, муравейник, терем, оберегающее слово – всё это проявления той же внутренней сущности, жажды иметь себя ещё и рядом с собой, иметь пределы вне себя. Чем более развито существо, тем раньше (уже с эмбриона) и сильнее оно стремится обзавестись домом в этом глубоком и многозначительном смысле.

* * *

Напрашивается вопрос: не противоречит ли принцип домостроительства принципу символистского «инструментария»? Подчеркнём ещё раз – символистский «инструментарий» делает жизнь жизнью, держит собой всю её информатику. И вместе с тем направляет динамику жизни так, чтобы она была способна домостроительствовать. Ибо домостроительство – тот стержень, тот якорь, который подтягивает всякое живое существо на высоту действенной, творчески продуктивной жизни, без чего она гаснет и погибает.

Не боясь повториться, позволю себе сделать далеко идущие выводы. А именно: самое фундаментальное качество всякого живого тела, в отличие от неживого природного тела, – это способность к целеустремлённому созиданию новой среды, новой природы, приспосабливаемой, приручаемой «под себя». Следует подчеркнуть, что это домостроительство осуществляется непременно как творческий, созидательный акт, а не как невольные «отходы производства». (Ещё В.И. Вернадский отмечал как одну из важнейших функций живого вещества – средообразующую функцию, своей творческой мощью преобразующую биосферу.) Это способность изменять не только вещество и энергию окружающей природы с её физическими и химическими свойствами, но и самоё пространство-время! Никакие другие тела в мире свою среду целенаправленно не созидают. В этом и состоит вселенское творческое предназначение живой материи.

В этой связи хочется привести глубокое размышление философа и богослова отца Сергия Булгакова. В своей книге «Свет невечерний» он высказывает глубокое убеждение в том, что в мировом процессе «меональная основа телесности» из потенции переходит в актуальность и «утверждает свою актуальность». И затем, развивая свою идею, говорит: «Земля в этом смысле есть становящаяся духовная телесность, она лишь стремится стать той «новою землёю», которая выявится по окончании мирового процесса, когда чёрная и тёмная масса преложится в «море стеклянное, подобное кристаллу»… Это таинственное преодоление материи идеей мы наблюдаем при всяком изведении «из тёмной глыбы ликов роз», деревьев, цветов и злаков, стремящихся создать себе тело, явить в нём свою идею. Это же самое осуществляется и искусством, просветляющим материю идеей. Наконец, это же самое человек в духовной работе производит и над самим собой, созидая своё высшее Я, а через него изменяя и своё тело. Тело и материя отнюдь не тождественны, как это обычно считают, связь телесности с материей есть загадка, по-своему не менее таинственная, нежели связь души с телом; бестелесное же существование идей есть фикция и абстракция: nulla idea sine corpore. Вся земля есть потенциальное тело…»[118].

Такова планетарная парадигма о. С. Булгакова. Не следует ли из этой его идеи о планетарной телесности жизни идея о собственной её центричности?

Известно, что вездесущность жизни ограничивается её привязкой к нашей планете, планетоцентричностью. Однако феномен планетоцентричности жизни состоит ещё и в том, что она сама создаёт эту свою центричность. Она преобразует планету своей работой, всё более насыщая её своей энергией, своими эманациями, своей живоносностью, и сообщает ей тем самым всё большую цельность, своеобразную и уникальную; прорисовывает её лик, делая его всё более выразительным и необыкновенным.

Великая идея единства человека и среды (как и всего живого), та идея, что сама вселенная может быть мыслима как продолжение человеческого тела, более того, как особое вселенское тело его, не оставляла священника Павла Флоренского. «Различными путями, – пишет он, – мысль приходит всё к одному и тому признанию: идеального сродства мира и человека, их взаимообусловленности, их пронизанности друг другом, их существенной связанности между собой… Биологически – окружающее нас, есть наше тело, продолжение нашего тела, совокупность дополнительных наших органов»[119].

От себя добавим: домостроительство – это планетарность в устроении всякой земной жизни. И уж тем более планетарность домостроительства присуща человеку. Я считаю, что тело – это мостик, соединяющий душу с планетой и таким образом делающий душу планетной.

И ещё, повторюсь: проблема дома – это проблема тела; тела, всё более одухотворяемого. В этом и суть домостроительства.

* * *

Когда умирает близкий человек, мы тяжко скорбим. И не только из-за того, что больше на этом свете никогда его не увидим, не услышим, не приголубим… Скорбь эта тяжела и метафизически – она о разрушении цельной человеческой личности, ибо душа отпадает от тела, и оба впадают в сиротство. Душа, отделяясь от тела, теряет свою какую-то фундаментальную цельность. А о теле и говорить нечего: оно просто распадается. Конечно, в ином мире, куда попадает душа, своя реальность, духовная. Но эта духовная реальность нуждается в единении с «низшей», плотяной, земной реальностью, которую можно рассматривать в качестве её особого, земно-вселенского тела – тела запредельного. Запредельного – так как пределов его мы не знаем. Флоренский утверждает: «Человек есть бесконечность»[120].

Духовная реальность пребывает в единстве с «плотяной», грубо-вещественной реальностью. И человек с его «плотяным» телом (есть ведь и духовное тело) и с его бессмертной душой является мостиком между двумя этими реальностями. (Не зря Плотин называл душу амфибией, хотя точнее было бы, пожалуй, назвать амфибией