Читать книгу - "Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры - Егор Станиславович Холмогоров"

После, может быть, прибудет

Победитель темных чар,

Но преданье не забудет

Отвратительный кошмар.

Конквистадор

В том самом 1905 году выходит первый поэтический сборник девятнадцатилетнего Н. Гумилёва — «Путь конквистадоров».

Я конквистадор в панцире железном,

Я весело преследую звезду,

Я прохожу по пропастям и безднам

И отдыхаю в радостном саду.

Гумилёв идеально совпал с эпохой европейской поэзии, в которой на рубеже XX–XXI веков начинается мощный подъём неоромантизма. В Великобритании Роберт Льюис Стивенсон и Редьярд Киплинг, во Франции — Эдмон Ростан с его «Сирано де Бержераком». Шпаги, каравеллы, пираты, бурные моря и таинственный восток.

Большая часть поэзии Гумилева в количественном отношении — это неоромантика, которая сегодня многим кажется несколько наивной. Пусть так, ведь эти стихи писал, в сущности, мальчишка, но мальчишка с огромным даром, мальчишка страстно увлеченный, и имеют значение не общие места, а как раз своеобразие.

Кто такие конкистадоры? Это воины испанской католической империи, империи очень консервативной, это воины Христа, несшие крест в новооткрытые языческие земли. И Гумилёв пишет именно о конквистадорах, рыцарях, королях, императорах.

И напротив, романтические враги испанской империи и вообще порядка и государственности — пираты у Гумилева не представлены. Знаменитые гумилевские «Капитаны» посвящены не пиратам, а открывателям новых земель — Колумб и Да Гама, Кук и Лаперуз… И там нет анархической романтики, напротив — есть поэзия подавления бунта.

Быстрокрылых ведут капитаны,

Открыватели новых земель,

Для кого не страшны ураганы,

Кто изведал мальстремы и мель.

Чья не пылью затерянных хартий, —

Солью моря пропитана грудь,

Кто иглой на разорванной карте

Отмечает свой дерзостный путь

И, взойдя на трепещущий мостик,

Вспоминает покинутый порт,

Отряхая ударами трости

Клочья пены с высоких ботфорт,

Или, бунт на борту обнаружив,

Из-за пояса рвет пистолет,

Так что сыпется золото с кружев,

С розоватых брабантских манжет.

Когда Гумилёв между строк упоминает флибустьеров, он именует их «королевскими псами», то есть опять же связывает с монархией.

Хотя Гумилёв не избежал общих для его эпохи увлечений мистикой и оккультизмом, характерно то, что это была за мистика. Он подпал под влияние доктора Папюса — тот утверждал, что создал мистический рыцарский орден мартинистов для защиты христианских государей от языческих демонов Востока, которые стоят за революционерами и безбожниками. Папюс даже встретился с царской семьей и поклялся, что мартинисты будут защищать её до последнего вздоха. И, кстати, в этом обещании он не был шарлатаном — Папюс умер при загадочных обстоятельствах в октябре 1916 года, на фронте Первой мировой войны, куда пошел добровольцем.

И тогда же, в октябре 1916 года, заговор против русской монархии начал приобретать конкретные формы.

Мир без царя

Оказаться в мире без царя — самая страшная судьба, которая может только постигнуть человека, особенно мужчину и воина. Ещё в 1909 году Гумилев пишет страшное пророческое стихотворение «Воин Агамемнона».

Смутную душу мою тяготит

Странный и страшный вопрос:

Можно ли жить, если умер Атрид,

Умер на ложе из роз?

Всё, что нам снилось всегда и везде,

Наше желанье и страх,

Всё отражалось, как в чистой воде,

В этих спокойных очах.

Манит прозрачность глубоких озер,

Смотрит с укором заря.

Тягостен, тягостен этот позор —

Жить, потерявши царя!

Пророческий дар Гумилева вообще ужасает: он иногда угадывал события не только своей жизни, но и космического масштаба, например в 1917 году написал, что в созвездии Змея вспыхнула новая звезда, и только в 1970‐е астрономы обнаружили эту звезду. В 1918 году ему пришлось пережить страшный день, когда пророчество из «Воина Агамемнона» сбылось. Вспоминает Ирина Кунина: «Внезапно на нас налетел оголтело орущий мальчишка-газетчик: „Убийство Царской Семьи в Екатеринбурге!“ Гумилёв рванулся и бросился за газетчиком, схватил его за рукав, вырвал из его рук страничку экстренного выпуска, прислонился ко мне, точно нуждаясь в опоре. Подлинно, он был бел, и казалось — еле стоял на ногах. Гумилёв опустил левую руку с газетой, медленно, проникновенно перекрестился, и только погодя, сдавленным голосом сказал: „Царствие Им небесное. Никогда им этого не прощу“. <…> Кому им? Конечно, большевикам».

Монархизм Гумилева был безусловен — он любит и конкретных монархов, и монархию как принцип. «Он был убежденным монархистом, — вспоминал переводчик Гюнтер. — Мы часто спорили с ним; я мог ещё верить, пожалуй, в просвещенный абсолютизм, но уж никак не в наследственную монархию. Гумилев же стоял за неё». Так что выбор из всего доступного тогда богатого набора мистических увлечений именно консервативного монархического мистицизма был для поэта очень показателен.

Ахматова. «Ты научила меня верить в Бога и любить Россию!»

К своему романтически-оккультному периоду Гумилёв потом относился насмешливо:

И второй… Любил он ветер с юга,

В каждом шуме слышал звоны лир,

Говорил, что жизнь — его подруга,

Коврик под его ногами — мир.

Он совсем не нравится мне, это

Он хотел стать богом и царем,

Он повесил вывеску поэта

Над дверьми в мой молчаливый дом.

В наследство от общения с масонами Гумилёву достается стремление к созданию крепких организаций, восторг перед духом средневековых цехов, к которым возводили себя масонские ложи. Время от времени в его стихах мелькают мастера, архитекторы, зодчие, вершащие таинственное дело.

Однако всё, что мы знаем о его биографии, говорит о том, что с реальным масонством и оккультизмом поэт развязался очень быстро, скорее всего, даже не получив никаких посвящений. Он отправляется в Париж, в Сорбонну, чтобы изучать магию, и там очень быстро в оккультизме разочаровывается и возвращается к традиционному христианству.

Большую роль в этом сыграла любовь всей его юности, с которой он создал величайший в истории брак поэтов: Анна Ахматова. Чтобы поздравить юную царскосельскую гимназистку Аню Горенко с днем рождения, Коля Гумилёв пробрался в Собственный сад Её величества и нарвал там в оранжерее свежих лилий. На реплику «Ещё один букет» он обиженно ответил: «Это цветы императрицы».

Отношения Гумилева с Ахматовой были мучительными. Некрасивая худая девочка из неприкаянной семьи, где вечно все