Читать книгу - "Amor. Автобиографический роман - Анастасия Ивановна Цветаева"

Они приняли её вести спокойно, ещё были уверены, что возьмут верх, водворят порядок. Ника ушла с облегчённым сердцем, но к вечеру (дополз слух), не увидев толка от переговоров, первые поднялись и на время покинули город, избегая бесплодного боя. Отошли и вторые, подчиняясь чьему-то приказу… – население об этом не скоро узнало.

Ника, посоветовавшись с Ириной, ввиду нежданно выросшей «семьи» (так как и заднюю комнату те забрали) отыскала вблизи генуэзских башен, на горе, комнату и туда забрала женщину с тремя детьми. Крошка ещё была при груди. Серёже прибавилось два старших «брата» – было тесно, но был и уют.

И пора перейти к концу смутных дней.

Глава 6

Леонид

Феодосия. Осень. 1920 год. Заседанье Центропечати. Но приглашены, кроме газетных работников, – библиотекари, работники Политпросвета, Наробраза. Учрежденья молодые и шумные. Люди узнают друг друга «в процессе работы».

Центропечать – небольшая голая комната. В небольшой, но речистой толпе Ника узнаёт двух: того, что в Судаке пытался продать катушки чёрных ниток, говорил стихи, был голодным. Пожилой. Следа нет от ниток, стихов. Деловитость, умелость, точно от века создавал государство. Деятель. (Он тут – председатель.)

Другой – человек, виденный в дни операции Андрея в Симферополе, – нельзя было не заметить его на улице: горбатый, маленький, широкоплечий, две сильных руки на двух палочках передвигали немощные ноги. Тогда он был в студенческой фуражке. Это было два года назад.

Она запомнила его с тех дней не по одному очертанью человека-калеки: по удивительному лицу. По взгляду снизу вверх на идущих – нет, он не казался сверху вниз, а сложнее: взгляд был – сияющий. Но не блаженностью, что можно было бы озаглавить – болезнью. Взгляд был потрясающего ума. И – готовности. Радости. Вот сочетание этого её тогда поразило: одно мгновенье мимолётное, на улицах. Но она тогда была полна до краёв – операцией Андрея…

Теперь это видение – ожило: оно называется Леонид Ландсберг. Он – юрист. Теперь уж нельзя думать о ком-то другом. Он поглощает.

Он окружён – друзья смотрят на него восхищённо. Слушают его медлительную речь – медлительна от упоённости пониманием, от дара называть вещи и состояния. От привычки, уже утомительной (было бы, если б не), – счастье, что всё подвластно. (Кроме тела, ходьбы, движенья.) «Ноги подвели, вот неудача какая», – без слов говорит он, одним дыханьем юмора, доброго – его главной способностью всё оценивать, удержанной у самого возникновения… Как он бы определил себя?! Попытки за него это сделать предстают Нике бесплодными. Она – как и все вокруг – слушает Леонида. Занята любованьем этим блеском словесным, речевым талантом его, тут же радующимся, что – понимают его и – любят.

Он поднимает на человека глаза – и тому весело жить на свете! Весело, понимаете? Оттого, что есть Леонид! Что можно пожать ему руку, сесть рядом, слушать, что скажет. Он скажет интереснее всех, потому, что правильно, понимаете ли? Так, как не скажет никто. В самую точку! И (если это не обидит того) если тому захочется – он наполнит каждую фразу – ликующим юмором! (Юмором – понимаете ли?)

Ощущая себя бессильной рассказать Леонида, Ника постарается хоть – наружность. Шар его головы, круглой, безволосой. Зачем он его бреет – чтобы видели, что голова – круглая? Круглая, понимаете ли… (Когда забудет побрить её – она медленно зацветает пушком апельсиновым.) Глаза? Голубые. Нет, это не синева «Васильки – глаза твои», отплывающие от Феодосии… это – лёгкий цвет, а не тот, чем любуются. Любованью цветом тут места нет. Всё поглощено выражением. Леонид глядит и себя выражает, ежечасно, ежеминутно. Он не может не выражать себя, потому что выражение его, самовыражение его – адекватно его содержанию. Слиты! Это – единым дыханьем делается, нерасторжимо…

Он – с момента, когда открывает глаза до вечернего часа, на заседании Центропечати, адекватен своим словам, слова адекватны – уму. Вкусу! Вот слово! Он его не говорит, он им – как умом – и как радостью – наполнил всё, что он делает, чего хочет, о чём печётся.

Он – с момента, как открыл глаза в этот мир – так всем захлебнулся, что, не раскатись он в пять лет по паркету, не ударься спиной, не начни расти горб, не пролежи девять лет в гипсе – детство и отрочество, – кто знает, смог ли бы он жить жизнью людей? Теперь может.

Андрей уехал! Леонида он не увидит… (как месяцами разошёлся с Глебом – Евгений! Но Леонид узнал об Андрее, понял и полюбил). Море между Андреем и Леонидом… Ника принята улыбкой его в круг друзей. Всё легко, всё светло, всё упоительно-весело, потому что есть Леонид!

Длинной рукой своей над искалеченным телом, над бессильем ходить, он раздаёт утешенье жить – думать – определять – утешать – восторгаться…

Вот, вот оно, слово! Не говоримое им, Леонидом: восторг. Точно печью в мороз, он согревает вокруг – собой. Восторгаясь. Разве не восторг во взгляде его, на Нику сейчас поднятом, тем движеньем симферопольским, якобы снизу вверх? Леонид ведь на четверть метра ниже самого невысокого человека! Каждой женщины, девушки, и только на голову выше головы старокрымского дога Локка, с которым ходили Андрей и Глеб… Леонид на треть метра ниже – мужчины. Он так прожил, выйдя из гипса, – много лет. (Ему столько лет, сколько Евгению, – 23 года.) Он так проживёт – до конца.

Он был рассчитан на высокий рост: размер головы, размер плеч, длина рук, сильных. Его черты – высечены резцом мастера. Это лицо статуи. Но – живое! Калека и красавец. (Красавец, они говорят, как смешно!)

…Неужели они расстались в тот вечер? Расстались? Но ведь он только её и ждал, всю свою юность… Расстались! Но ведь это – до завтра, а завтра, понимаете ли…

Завтра – не человек: музыка! Не разговор – лов мыслей и чувств. На лету! Дыханьем восторга! Уж не разнять рук…

Ника – первая женщина в его жизни. Но ведь он её и ждал так давно!

Ночи и вечера в каком-то далёком доме, «доме Воод», приморском. Комнату отбирают, и Леонид на своих палочках карабкается по местами ледяной улице. Товарищи помогают ему. Одну ночь он остаётся у Ники, без сил идти… Морозы. Ника не идёт в Наробраз. Дети не идут в школу. Три дня, день и ночь не расставаясь. Пир души! Ничего до сих пор не было (так – Ника). Но не так Леонид: кубок