Читать книгу - "Пацанская любовь - Мелания Соболева"

И вот — она.

Вышла из школьных дверей, как будто проскользнула, не ступила, а вылилась в этот вечер, тихая, быстрая, вся в себе. Пальто прижато к груди, шаги быстрые, голова опущена. Идет, как будто боится, что за ней следят. А я и есть тот, кто следит. Только не для зла. Для правды. Для того, чтобы понять, почему внутри у меня с ней все горит. Я выхожу из тени, голос низкий, хриплый, с нажимом, будто не «эй» сказал, а толкнул.

— Эй.

Она вздрагивает, будто ударил ее током, взгляд — испуганный, злой, но не удивленный. Она не останавливается. Делает вид, что не услышала. Или услышала, но не хочет слышать. Ускоряется. А у меня внутри все поднимается, как волна. Я не хочу пугать. Но и уйти не могу. Потому что если сейчас промолчу, если отпущу — все. Конец. Я не прощу себе. Не отпущу. Я должен узнать, что там у нее за боль в глазах, и кто ее туда запустил. И почему мне так невыносимо, что она уходит. Не ко мне. Не туда. Не так.

Она идет быстро, как будто убегает, хотя никто за ней не гонится. Только я. Не ногами — глазами, дыханием, этой своей дурной тишиной внутри, которая с каждым шагом ее становится громче. Я догоняю, не навязчиво, не нагло, просто рядом, как тень, как вопрос, который она не хочет слышать, но все равно слышит.

— Ты за мной следишь? — ее голос ровный, отточенный, но внутри уже дрожит. Я это чувствую, я это вижу. Она держит осанку, как будто на сцене, но глаза выдают — в них страх, не панический, а тот, что живет давно, как сосед за стенкой, с которым не здороваешься, но слышишь каждую ночь.

— Не, просто решил проверить, жива ли ты, — отвечаю тихо, без нажима, но слова мои летят, как ножи, потому что знаю, что ей сейчас не до шуток, и не до меня.

Она молчит. Губы сжаты, взгляд уходит в сторону. Но я замечаю, как на секунду они дрогнули. Совсем чуть-чуть, как будто сердце внутри сорвалось на шаг, а потом снова сделало вид, что все под контролем.

Я делаю еще шаг ближе. Не для давления — для правды.

— Этот тип — твой муж?

Она резко поднимает на меня глаза. Резко, будто вскинула голову перед ударом. Глаза серые, холодные, как озеро в ноябре. И в этой холодной воде — боль. Старая, застывшая, никому не нужная, как пустая бутылка в подвале. Она смотрит, но не отвечает. Ни словом. Ни жестом. Только тишиной. А я смотрю в эти глаза и понимаю: да, он.

Но хуже — он ее ломает. И если я уйду сейчас, не скажу больше ни слова, не дотронусь, не спрошу — он доломает. До конца. А я… я этого не допущу. Ни за что.

Она делает шаг назад, будто я выстрелил в нее, будто одно мое слово — это выстрел в упор, без предупреждения. Пятка шаркает по бетону, спина почти касается холодной стены, а плечи прижаты так, будто за ней не кирпич, а пропасть, в которую она готова провалиться, лишь бы не я, лишь бы не сейчас. И я не делаю шаг вперед, не хватаю, не спрашиваю, не трясу, хотя внутри все, все кричит, будто пожар в грудной клетке, будто что-то живое вырывается наружу и орет: «Не уходи! Не молчи! Скажи хоть что-нибудь!» Но я стою. Я смотрю ей в глаза — а там столько боли, столько вины, которую она сама себе повесила на шею, будто крест, будто кандалы, будто она виновата в том, что его кулак тяжелее любви. Я медленно качаю головой, не осуждая, не угрожая, а просто принимая.

— Я понял.

Голос выходит глухо, будто сквозь бетон, будто это не я сказал, а кто-то во мне, тот, кто уже давно не верит в чудеса. Она отворачивается резко, как будто я ослепил ее взглядом, и уходит, не бегом, не спеша, но так, как уходят навсегда. И каждый ее шаг по асфальту отзывается в моей голове, как гвоздь по стеклу, как последняя затяжка перед отсроченным приговором. Я не двигаюсь. Стою. Сигарета догорает в пальцах, обжигает кожу, но я не шевелюсь, потому что боль снаружи — ничто, пустяк, по сравнению с тем, что происходит внутри. А внутри все к черту. Все переворачивается. Как будто мир, который я хоть как-то держал на своих кулаках, на своей злости, на своей силе — вдруг треснул. И я остался там, в этой трещине. Один.

Глава 7

Катя

Вечером, когда город начинает пахнуть железом, сыростью и чем-то безнадежно уставшим, я вышла из дома — не за хлебом, не по делам, а просто чтобы дышать. Чтобы не слышать, как тик-так часов сливается с его глухими шагами в другой комнате. Чтобы не видеть взгляд, полный претензий, как будто я — главная ошибка его жизни.

Чтобы не чувствовать под кожей ту самую щемящую тревогу, когда тишина в квартире вдруг становится зловещей. Я брела по улицам, не разбирая дороги, просто шла, как будто каждый шаг вычеркивает день из памяти, как будто можно так, ногами, вытоптать тревогу. Лавочки, где вечно курят подростки, давно опустели, окна в домах начали зажигаться — ровные квадраты чужого уюта, в который мне не войти.

Ветер дул сквозной, ноябрьский, он цеплялся за пальто, щекотал щеки, прятался под воротником, но мне не было холодно. Мне было пусто. Я не чувствовала ничего. До того самого момента, пока не свернула в узкий переулок у гаражей, где пахло мазутом, кошками и чем-то мужским — грубым, резким, уличным.

И в этом переулке, там, где фонарь давно не горел, где асфальт давно не ровняли, я увидела — кто-то лежит.

Сердце сжалось. Ноги остановились сами собой.

Я встала, как вкопанная, глядя в темноту, и первое, что пришло в голову: пьяный. Один из тех, что валяются у подъездов, бурчащие, грязные, с вонью перегара и взглядом, в котором ни капли человеческого.

Но что-то было не так.

Что-то заставило меня подойти ближе — не шаг, не два, а сразу оказаться рядом, почти на коленях. Свет издалека лишь касался лица, но мне хватило. Это был он. Леша. Тот самый. Из класса. Из моего сознания.

Из моего внутреннего хаоса, где его взгляд