Читать книгу - "Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн"

пришлось положить на диване, пока пришла в себя. Спустя четыре дня он меня вызвал, и я опять впала в большое беспокойство. Пришла. Сидел он в столовой с молодым господином, около которого лежало наше дело. Распутин сказал:

— Не суд был над твоим мужем, а разбой, и не понять, за что загубили людей. Этот Паршивин (Паршин) подкупил их, что ли, или уж люди там паскудные? Твой муж и другие освободятся, не сомневайся. Сегодня вечером улажу все, приходи завтра поутру.

Он показал мне наше прошение, на котором было написано: «Понапрасну людей загубили, неповинные страждут. Григорий».

Утром в девять я опять была у Распутина.

— Молись, — сказал он, — крепко за царя нашего. Он твоего мужа и других помиловал.

Я упала на колени и поцеловала руку Распутина. Все свое горе выплакала. Он приговаривал:

— Поплачь, поплачь, полегчает.

Молодой господин, которого я раньше видела, был опять у Распутина. Когда Распутин вышел из комнаты, я спросила, сколько я должна уплатить ему за доклад, за его труд. Он спросил:

— А каковы ваши средства?

Я объяснила.

— Три тысячи рублей сможете дать?

Я тут же ему их передала. Вошел опять Распутин.

— Ну, ступай в царскую канцелярию с ним, — указал на молодого человека. — Там тебе, может, какую бумажонку дадут, я этого не знаю.

Я набралась храбрости и сказала:

— Хочу, отец, от вашего имени доброе дело сделать, а не знаю, что и как.

А он улыбнулся и говорит:

— Бери скорей мужа из тюрьмы, а как дела поправятся ваши, то приезжай, и мы тогда подумаем.

Я просила у него благословения, и он меня перекрестил. Я ему опять поцеловала руку, а он сказал:

— Ну, Бог тебя храни, прощай, молодуха!

Высочайшие повеления надо было выполнить в точности — Мисожникова надо было «восстановить во всех правах состояния». Истолковали, что должно прекратить несостоятельность, и началась деловая канитель. Страховое общество уплатило убытки. Паршин, считая Мисожникова поконченным, образовал товарищество для эксплуатации злосчастного завода, несмотря на договор Мисожникова. Началась история и по этому делу.

Дела Мисожникова восстанавливались. Истекал 1916 год, убили Распутина. Пришел 1917 год. Погнали с мест многих щегловитовцев, слетел и Петровский. Явился он в Ростов проездом в Харьков, где ему обещано место юрисконсульта на каком-то заводе. Петровский просил меня выяснить, будет ли он пропущен советом присяжных поверенных в сословие, так как ему хотелось бы приехать в Харьков в сем звании. Я ему разъяснил, что его попытка здесь вряд ли увенчается успехом, так как хорошо знают, как неуважительно он относился к адвокатуре и к совету. Больше его не видел.

Наступили тяжелые годы, потерял из виду Мисожникова и всех лиц, соприкасавшихся с пережитой драмой. Армавир, Владикавказ, Петровский… Как давно все это было. А Крыленко ведет процесс по традиции невежества самого Петровского. И все же Петровский по сравнению «с нынешними» был судьей, искал правду, защищал право…

Мисожников однажды сказал мне:

— А ведь Кузнецов поджег завод, погубил себя и меня. Убежден в этом. Окончательно подтолкнула его к этому растрата денег заводских. Пил, играл в карты, с девчонкой возился и решил, что пожаром все прикроется[424].

Тюфекчиев Антон Осипович

В семидесятых годах еще хорошо знали в Ростове-на-Дону цирюльника старика Осипа Тюфекчиева, жившего в своем доме, на котором вместо вывески висел медный таз, а в окне стояла большая банка с пиявками. Старик стриг, брил, ставил банки, пиявки, резал мозоли и по указанию врача делал клистир, ибо во времена оны не знали еще кружек с резиновыми трубками. Тюфекчиев умел вырвать зуб и подать иногда врачебную помощь в несложных заболеваниях. Из Тюфекчиевых выработались куаферы[425] и специалисты-фельдшера, дантисты и другие.

У Тюфекчиева было два сына, которым он давал образование. Старший, Антон, учился в реальном училище, готовился в коммерсанты, а младший, Иван, учился в гимназии[426].

Антон Тюфекчиев по окончании реального училища по личной инициативе отправился в местное торговое дело сельскохозяйственными машинами «Гулье — Бланшарда[427]». Вакансии для служащего не было, но Тюфекчиев заявил, что желает пройти всю служебную школу и удовлетворится работой «конторского мальчика». Иностранцам эта предприимчивость юного человека понравилась, и его приняли в контору и склад на работу, какая окажется. Тюфекчиев весь отдался работе. Являлся первым, прибирал, ходил на почту, прислуживал в складе, исполнял поручения старших, присматривался, изучал машинное дело и на досуге изучал языки. Сильный физически, сильный волей, настойчивый и, несмотря на молодые годы, весьма практичный, Тюфекчиев вскоре занял приличное положение в иностранной фирме, а когда ему минуло двадцать пять лет, то его уже прочили в заместители управляющего. Юг России в те годы еще мало пользовался сельскохозяйственными машинами. Большие помещичьи хозяйства уже начали обзаводиться молотилками, сенокосилками, веялками и прочим, но крестьянство еще не могло осилить дорогостоящие машины, боялось их. Специалистов-слесарей, которые могли бы работать на машинах, было немного, и распространение машин в Войске Донском, [на] Северном Кавказе, в Ставропольской и Воронежской и других близких местах шло слабо. Тюфекчиев явился новатором в этом большом деле, которое изучил основательно. Он понял, какой тип машины нужен мужику, каковы должны быть условия снабжения-продажи машин, и стал хлопотать в этом направлении. Но англичане и французы совершенно не шли навстречу докладам Тюфекчиева.

— Нами, — говорили они, — выработаны типы машин десятилетиями. Да, они дороги, но хороши, и менять ничего не можем.

Настойчивый Тюфекчиев не сдался, не подчинился большому авторитету англичан, которые главным образом снабжали Россию сельскохозяйственными машинами, и пошел проводить свои идеи в Германии, где вступил на службу в фирму Генриха Ланца в Мангейме. Хорошо изучив немецкий язык, Тюфекчиев полюбился владельцу завода и главному директору-инженеру. Предприимчивые немцы выработали менее сложную недорогую молотилку для «русских дикарей», и Тюфекчиев был назначен представителем фирмы. Дела пошли хорошо. Тюфекчиев вложил всю свою энергию и железную волю в дела фирмы. Весь его жизненный мир ограничился складом и сбытом машин. Город Ростов в [18]80-х годах был невелик «деловым обществом», и в двух клубах можно было встретить почти всех. Тюфекчиев не состоял членом клуба, его не видели в театре, он не имел знакомых, с которыми встречался вне дома. Ровно в семь с половиной утра можно было встретить Тюфекчиева, идущего в склад, в два часа он ходил обедать и вечером — домой. Внешне сильный, крепко сколоченный, по виду иностранец, в башмаках и платье, которым, казалось, не будет сноса, Тюфекчиев гордо шел в контору-склад, вне которого жизни у него не было. Тюфекчиев богател, был очень расчетлив, ежегодно ездил в Мангейм с отчетами и новыми проектами.

Проходили годы. Тюфекчиева, уроженца Ростова, перестали