Читать книгу - "Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский"

в «ошибках» и приписывая ему слова и мысли, коих он никогда не высказывал, Леонтьев затронул и актуальную тему «низкопоклонства» – упомянул о том, что М. К. цитировал в своих работах Клода Фориэля, «французского буржуазного ученого и писателя», и даже называл его «блестящим умом». При этом, добавляет Леонтьев, «при столкновении с жизнью» М. К. якобы пренебрег его, Фориэля, «призывом» не увлекаться архаикой, и это, в свою очередь, привело ученого «к утверждению старых фольклорных форм как единственного мерила творческой деятельности советского народа в области художественного слова»[71]. В обвинениях такого рода был явственно ощутим политический привкус.

Получившая немалый резонанс статья Леонтьева воспринималась в контексте 1947–1949 гг. как «продолжение уже начавшейся травли М. К. Азадовского и других лидеров тогдашней советской фольклористики»[72]. Во всяком случае, самому М. К. она виделась именно в таком ракурсе, и он реагировал на нее отнюдь не равнодушно. «Читали ли критику на нашего общего друга Маркушу в „Новом Мире“ в статье Н. Леонтьева „Затылком к будущему“ (№ 9), – спрашивал Оксмана 20 октября 1948 г. Н. Ф. Бельчиков. – Как-то он со своей болезненной обидчивостью перенес это? <…> Прочитайте статью и скажите о впечатлении»[73].

Действительно, статья «Затылком к будущему» задела М. К. весьма болезненно; имя Леонтьева, как и Сидельникова, становится для него на долгое время «раздражителем». Даже спустя четыре года, с огорчением прочитав одобрительную рецензию Э. В. Померанцевой на книгу «Мать-Печора», изданную М. Р. Голубковой и Н. П. Леонтьевым (М., 1952)[74], он напишет В. Ю. Крупянской (14–16 февраля 1953 г.):

…считаю глубоко неправильным, что Вы до сих пор не выразили дружеского осуждения Эрне за ее печатное выступление с похвалой Леонтьеву[75] – человеку, еще недавно буквально испражнявшемуся на могиле ее любимого учителя[76].

Чем бы ни была вызвана реакция М. К. – обидчивостью, тревогой или негодованием, она беспокоила Л. В. и близких друзей. «Бога ради только не вздумайте отвечать, волноваться, объясняться. Все пройдет как с белых яблок <так!> дым», – убеждал его Оксман, ознакомившись со статьей Леонтьева[77]. Однако М. К. не мог не «волноваться»: он обсуждал «новомирскую» статью с учениками и коллегами и обдумывал возможный ответ.

Не считая для себя возможным ввязываться в полемику с Леонтьевым, М. К. инициировал ее с помощью своих учеников довоенного призыва – Д. М. Молдавского и О. Н. Гречиной, выразивших готовность выступить с критической статьей. Согласившись с Леонтьевым в том, что новый фольклор требует новых форм, и сделав необходимую оговорку о «буржуазности» Веселовского и западных ученых, авторы решительно опровергли один из основных тезисов Леонтьева, утверждавшего, что советский фольклор – «литературная самодеятельность советского народа»[78]. Такое определение, по мнению Молдавского и Гречиной, лишь «открывает двери для низкопробной и безграмотной продукции, выдаваемой подчас за подлинное творчество советского народа»[79]. Называя имена создателей такой продукции (в частности, Викторина Попова и Александра Гуревича), авторы подразумевали, конечно, и деятельность самого Леонтьева, соавтора Маремьяны Голубковой, и шире – всю практику псевдофольклора 1930‑х гг. И хотя о «героическом эпосе» в их статье напрямую не говорилось, но приведенные ими примеры «новин» («претенциозных» и «пошлых»[80]) свидетельствовали: время сочинительства песен и плачей от лица «народных сказителей» миновало.

Требование отделять художественно полноценные произведения от псевдофольклора, призыв собирать и изучать старый фольклор, реабилитация тех самых фольклористов, против которых была направлена статья Леонтьева («Делать книги по фольклору должны любящие руки специалистов-литераторов»[81]), – все это придавало выступлению Молдавского и Гречиной определенную остроту. С другой стороны, их статья типична для своего времени; она завершается, например, цитацией из «Краткого курса», а ее критический тон в адрес «интересной полемической статьи» Леонтьева представляется все же весьма умеренным.

Участие М. К. в этой статье было, разумеется, косвенным. В своих воспоминаниях Молдавский утверждает, что М. К. впервые прочитал их работу лишь после того, как она появилась в печати[82]. Правда, там же Молдавский сообщает, что в связи с этой статьей, направленной против так называемого «советского фольклора»[83], М. К. им «кое-что <…> подсказал»[84]. Думается, что М. К. «подсказал» своим ученикам не «кое-что», а довольно много. На такую мысль наводят прежде всего конкретные материалы, использованные в статье Молдавского и Гречиной: ссылка на французских ученых (П. Себийо, Г. Парис, А. Ван Геннеп), чьи работы не были переведены в то время на русский, зато находились в личной библиотеке М. К.[85]; указание на публикацию в журнале «Степные огни» (Чкаловск), списанную целиком и полностью с раешника Сороковикова-Магая; критический разбор статьи А. В. Гуревича «Как записывать и обрабатывать устные рассказы», опубликованной в малотиражном сибирском издании[86]; ссылка на книгу С. П. Толстова «Древний Хорезм» (1948), с которой как раз в то время знакомился М. К.; и т. д.

Участившиеся выпады против него в печати тяготили М. К.; он чувствовал, что тучи сгущаются. Это сказывалось на его душевном состоянии и взаимоотношениях с коллегами-фольклористами. Еще в середине 1948 г., рассказывая В. Ю. Крупянской об атмосфере, сложившейся в Пушкинском Доме, М. К. жаловался:

Все это безрадостно и безрассветно, и беспросветно. Томительной и нудной предстает и вся работа в нашем Отделе. Прежнего единства и дружбы прежней нет и <в> помине, – или, если и есть, то только помин. Все время напряжение, все время нужно быть начеку, а я не умею этого – и то и дело срываюсь (письмо от 19 июня 1948 г.).

Работа не доставляла радости и удовлетворения. Бесконечно тянулось, например, дело с изданием восьмого тома «Советского фольклора» и первого тома «Русского фольклора». Готовые сборники, подготовленные еще в 1946–1947 гг., лежали без движения. Неопределенность с этими изданиями продлится до 1949 г. «…Мы понемногу подвигаем к печати и том восьмой „Советского фольклора“, и том первый „Русского фольклора“, – сообщал М. К. 17 февраля 1949 г. Вере Юрьевне, – и вот сейчас вплотную ставится вопрос о томе втором»[87]. Очевидно, в то время он еще надеялся, что эти коллективные тома, выполненные под его руководством, все-таки дойдут до печати.

В октябре 1948 г. произошло событие, заслуживающее упоминания в контексте послевоенной биографии М. К.: в Пушкинском Доме успешно прошла защита молодого фольклориста Б. Н. Путилова, работавшего тогда в Грозненском педагогическом институте. Его диссертационное исследование называлось «Исторические песни XVI–XIX вв. на Тереке», оппонентами выступали М. К. и А. Н. Лозанова.

В своих воспоминаниях, написанных в 1990‑е гг., Борис Николаевич рассказал о том,