Читать книгу - "Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин"

заблаговременно организовала группу для съемок похорон Черчилля — участники которой в полном составе успели умереть до его смерти.

XXX

Франческо Убертини «Баккьякка»

Легенда о королевских детях. Ок. 1525

Дерево, темпера, масло. 43 × 155 см

Галерея старых мастеров, Дрезден

Флорентиец Баккьякка, он же Франческо Убертини, был учеником Перуджино, никоим образом, однако ж, не превзошедшим, в отличие от Рафаэля, своего учителя; в коллекции Пушкинского есть одна его «Мадонна» — меланхоличная некрасавица, восседающая скорее на могильной плите, чем на троне; весьма искусно исполненная, но никогда не привлекавшая к себе излишнего внимания. Между 1945 и 1955 годами на Волхонке хранилась еще одна его картина — «Легенда о королевских детях» — тоже не самая известная, она и сейчас висит в Дрезденской галерее в малой анфиладе, несколько на отшибе.

Сцена плотно укомплектована разного рода человеческими фигурами; среди прочих там изображен истыканный стрелами обнаженный мужчина, подвешенный к дереву, — так что картину легко принять за неортодоксальную версию истории св. Себастьяна; на самом деле это иллюстрация сюжета одной средневековой нравоучительной новеллы из сборника средневековых легенд Gesta Romanorum — о короле, отце четверых детей, не сумевшем при жизни назвать имя преемника: сыновья стреляют в труп отца-короля как в мишень, и выиграет тот, кто попадет ближе к сердцу.

Действие разворачивается в экзотических архитектурных и ландшафтных обстоятельствах: очень «перуджиновский» — слишком прекрасный, чтобы существовать в реальности, — храм в центре, не то пальмы, не то пинии, гора в отдалении, большой валун, напоминающий могильный камень, на переднем плане. Зрители наблюдают за исходом состязания, наследники всаживают в мертвое тело одну стрелу за другой, и все же судьи отдают право стать царем четвертому, младшему, сыну, у которого поругание трупа отца вызвало эмоциональный срыв. Разрыдавшись — мы видим его у ступеней храма, с луком на земле — и отказавшись от стрельбы и, соответственно, претензий на трон, он продемонстрировал подлинную любовь к отцу — вместо технического мастерства в рамках юридической процедуры.

Размышляющему о превратностях жизненного пути ИА картина Баккьякки напоминает о той сложности, с которой столкнулась героиня при решении проблемы престолонаследия в Музее, возникшей еще в начале 1980-х, к 60-летнему юбилею директора, когда в Минкульте ей дали понять, что — пусть пока никто не собирается выпроваживать ее на пенсию — она обязана подготовить себе преемника. Вполне законная и естественная рекомендация вступала, однако ж, в противоречие с ее собственными представлениями о том, кто именно должен занимать этот пост, пока она жива.

Разрешено оно было посредством инициации ложного поиска наследника: он изыскивался, процесс очевидным для всех образом запускался, и небезрезультатно: преемник обнаруживался — однако шансов занять само место у него не было, потому что ИА делала все, чтобы его пригодность оставалась лишь теоретической — тогда как в практическом плане он являл собой абсолютную, категорическую катастрофу (во всяком случае, по сравнению с ней самой — которой и следовало оставаться на этой должности вплоть до последнего отведенного ей дня). Сомнительная легитимность такого «имитационного» способа, похоже, не представлялась для ИА сколько-нибудь значимым препятствием. Несомненно, она осознавала, что рано или поздно, как бы «по-королевски» она ни выглядела, она окажется хромой уткой, и если не подобрать кого-то, кто компетентно продолжит ее дело, то кружащие вокруг ее Музея падальщики — чиновники, капиталисты, галеристы — рано или поздно предъявят счета, с которыми ее осиротевшим подчиненным будет непросто расплатиться. И все же, тем не менее, несмотря ни на что: в любой данный конкретный момент она была уместнее на этой должности, чем любой другой человек в мире; и раз этот момент, в течение которого никакого смысла в ее устранении нет, все еще длится — то зачем ради соблюдения нелепой, рассчитанной на среднестатистическое существо формальности принимать заведомо абсурдное решение?

Соответственно, идеальный сценарий наследования должен был сложиться «по-баккьяккевски»: уже ПОСЛЕ кончины директора наиболее родственные покойнице души организуют соревнование, кто больше любил ее, а победить в нем суждено будет даже не тому, кто доказывает свою близость с наибольшей технической изощренностью, — но тому, кто испытывает к деятельности великого директора подлинно сердечную привязанность.

Как бы абсурдно ни выглядел — в теории — этот сценарий, ИА удавалось эффектно реализовывать его — на практике — на протяжении четверти века: со второй половины 1980-х по начало 2010-х.

Недостатка в кандидатах на место наследника не наблюдалось — должность директора Пушкинского, особенно «после Антоновой», была куда как лакома: статус в околокультурной среде, гарантированная медийность и множество бонусов — причем свободно конвертируемых, поскольку социальный капитал такого рода легализуется и «признается» за границей. Идеальный трамплин в почти любую сферу: светская жизнь, наука, близость к Кремлю, богатство; почти любой сценарий — вы можете стать депутатом, художником, коллекционером, клептократом, диссидентом, даже космонавтом, наверное. Эта должность в долгосрочной перспективе лучше, например, должности министра культуры; М. Е. Швыдкой — который, по слухам, и сам был не прочь примерить локтями высоту ручек антоновского кресла — подтверждает, что для почти любого чиновника трансформация такого рода не просто приемлема, но престижна.

На практике, однако ж, обретение заветной должности в период между 60– и 90-летними юбилеями самой ИА предполагало необходимость сначала побыть ее заместителем: статус, полностью соответствующий клише из деловой литературы — «липкий пол, стеклянный потолок». Тебе кажется, что путь на самый верх открыт — хотя на самом деле тебя отделяет от заветного кабинета наверху прозрачный, но пуленепробиваемый потолок, а еще при любой попытке подняться вверх выясняется, что ты приклеен намертво и к полу, и к колонне сзади, — и тебя можно бичевать и использовать как мишень для стрельбы из арбалета столько, сколько потребуется. Характерно, что практически все, кто «пробовался» на эту вакансию, знали от коллег, что ИА одержима своей должностью, что место «расстрельное», проклятое, окаянное; предполагающее опасность столкнуться с ее попирающим представления о справедливости поведением.

Мало того, все знали и о, некоторым образом, физиологической уникальности ИА: в 70 она выглядела лучше, чем в 60, в 80 — чем в 50, и так далее (и даже неотвратимо надвигающийся столетний юбилей, кажется, только стимулировал ее к дополнительной активности).

И все же они сознательно шли на риск — в надежде на приз.

То, что эту гонку невозможно выиграть с поул-позишн в принципе, люди, о которых идет речь в этой части, поняли далеко не сразу, несмотря на все тревожные звоночки; и в этом смысле актерские способности ИА — талант сыграть благочестивую старушку, кроткую вдовицу или даже лань, нуждающуюся в защите от хищников, — пришлись как нельзя кстати.

Важнейшим аспектом ее деятельности стала