Читать книгу - "Ментальности народов мира - Георгий Дмитриевич Гачев"

эпос богатырей киевских, иль к запорожским казакам – в эстетику героического эпоса, в первобытность народной жизни, в «Илиаду»… И вряд ли богатыри: Илья Муромец и Добрыня Никитич были умом иные, чем Чапай, а воины, наверное, так же страдали от вшей, спали вповалку у костров, сушили портянки и пели песни…

Или иная, ближе – модель уже культурного освоения народного мира приходит на ум, встреча просвещения с ним – это «Капитанская дочка» Пушкина. И там аналогичная пара: честный добрый малый Петруша Гринев (= правильный марксист-большевик Федор Клычков) – и Емельян Пугачев («Пугач», как и «Чапай» попросту, сокращенно, «по-уличному»), вождь народной вольницы, самородок и самобытный ум и нрав непредсказуемый: то грозный, то щедрый и милостивый. Эманация гения русского народа, протуберанец его энергии и красоты.

И в обоих мирах – пение, песня: «Не шуми, мати, зеленая дубравушка» у пугачевцев и «Черный ворон, я не твой» – у чапаевцев: обе как бы песни судьбы, плачи-причитания над собою, уже приговоренными. Как Пушкин писал про пиитический ужас, с каким внималась эта песня про виселицу приговоренными к виселице, так и в фильме, помню, потрясает душу это пение – как заклинание, чтоб отвести нависшую Смерть…

Но эпический герой смотрится извне, лапидарен: нутрь души его сокрыта и даже не предполагается имеющей быть. И потому, когда погибает он в битве, – это так и положено, и плач по нем ритуален, а не хватает за душу. А вот Чапай нам пронзителен, ибо душа его раскрыта, распахнута и в книге и в фильме.

Вот портрет его: «Обыкновенный человек, сухощавый, среднего роста, видимо, не большой силы (значит, не из Голиафов, что берут величиной-массой, а из Давидов, кто берут умом-храбростью – и вдохновением = подачей Божьей сверхсилы и огня и таланта в момент боя. А если приложить к эллинским моделям, то – не из титанов, поколения хтонических, сыроземных детей Матери-земли Геи, но из поколения Зевса, богов малых и сухих, но вооруженных перунами. – Г. Г.), с тонкими, почти женскими руками (Стоп! Да ведь «руки, как у артиста» отмечал Чехов в Лопахине, талантливом самородке, купце-предпринимателе русском; из той же породы, типа и традиции и наш персонаж. – Г. Г.), жидкие темно-русые волосы (и Яков из рассказа Тургенева «Певцы» припоминается – тоже не с густой шевелюрой брутального молодца. Невзрачен, а как запоет… – в миг вдохновения куда унесет нас!.. Тоже «Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон…» – тот же тип русского человека и Психеи, где резко различимы будни и праздник – творчества, боя, под вига и жертвы… Как и в судьбе России различимы периоды полусна, застоя – и красота ее в «минуты роковые» Истории. – Г. Г.) прилипли косичками ко лбу; короткий нервный тонкий нос, тонкие брови в цепочку, тонкие губы…»

Стоп опять! Нервная плоть, просквоженная духом и душой, так что в этом случае сама «натура» талантлива, умна, реагирует чутко и верно – и без надобности ума отдельного, рационалистически образованного, что и академию кончит, а дурак дураком останется. Чапаев же не вынес скуки учебы в академии – лишь два месяца смог. Но зато как проницательно читает карту перед боем, воображением оживляя местность!..

Кого же еще мне напоминает этот типаж? Да! – героя Шукшина: и его самого, и Егора из «Калины красной». Как борзая он, с чутко реагирующей нервной телесностью, где вся она – огонь и всполох, с трепетно дрожащей кожей: будто и без кожи, нагая душа в каждой клеточке проступает…

Но продолжим далее облик Чапаева промышлять.

«…Блестящие чистые зубы (как у породистого коня: лошадей ведь по зубам проверяют, и Чапай – всадник, в коня влитый = кентавр. – Г. Г.), бритый начисто подбородок, пышные фельдфебельские усы (щеголеват, как и герой Пушкина: подобран, эстетику чует – Г. Г.). Глаза… светлосиние, почти зеленые – быстрые, умные, немигающие».

Русские глаза: в них небо синее светится; или глаза озерные, прозрачные (не Китеж ли в них?) = проходящие: душа – сквозняк, а не эгоистическая страстность, как в глазах черных… А сочетание: «быстрые» и «немигающие» – многозначаще. «Быстрые» = огненные: та же нервность в них, что и в породистой, аристократической его телесности, быстрый ум и реактивность моментальная, чуткость натуры. А вот «немигающие» – это = внимание, сосредоточенный взгляд ума, не «твари дрожащей» беглость от ответственности, но – уставленность, самостоятельность, самообладание; глаза колодезные, глубину и ось Бытия внемлющие в медитации; ведающие Вечность, а не трепет Времени и текущего момента лишь злобу дня…

«Лицо матовое, свежее, чистое, без прыщиков, без морщин»[61]. Однако остановлю себя, а то не фильм, а роман и его текст увлекусь анализировать.

Пойду-ка пока накопаю картошки и прочее соберу: в отъезд ведь сегодня мне из деревеньки нашей…

15.8.95.

Вчера читал «Чапаева», а сегодня утром газета попалась – про наши тюрьмы и СИЗО, где содержатся подследственные. Такой ад. «Камера ждущих приговора мужчин. Их здесь 98 вместо 34 по норме. Липкий сводчатый потолок, забор двухэтажных железных коек, мутное окно в клетку под потолком. На всех один кран с тепловатой водой и одно “очко” с ужасающей вонью»[62]. Чапаев и большевики сломали царизм, который построил тюрьму в Нижнем Новгороде на 1000 узников; по советским нормам там – 2500, а ныне содержится 6000. Вот – мера ПРОГРЕССА. При том, что населения меньше, вымирает, а страна пустует, ибо из сельского хозяйства и деревень в города скучиваться перегнали народ.

И вот наплывает в ум вопрос: ЗАЧЕМ? Какою иллюзией одержимы борцы ПРОТИВ всякого наличного состояния мира? Как смеется бес-искуситель после сбывания надежд и побед!

А ну-ка: каким умом и понятиями о мире, истории и обществе руководствовались Чапаев, комиссар и бойцы-мужики? Один мотив – зависть! Ненависть, разжигаемая пропагандистами. Никаких позитивно-строительных идей и ценностей: лишь бы «справедливо поделить», чтобы не было «господ» с холеными лицами и руками, как офицер, кого разоблачил Клычков и велел расстрелять. Какого-нибудь Гумилева, или Блока, иль Чайковского – белоручек…

А Чапай-то – на что пригоден? Только – воевать. Мужик – никудышный, крестьянствовать не любит; семьянин – никудышный: жена изменила, сам всё солдат… «Федору показалось, что с ребятишками (своими: в его село заехали. – Г. Г.) Чапаев обходится без нежности; он его об этом спросил:

– Верно, – говорит, – с тех пор, как у меня эта щель семейная объявилась, ничто мне не мило, и детей-то своих почти што за чужих стал считать…» (с. 109).

Итак, рожден для боя и славы: на сцене боя вдохновенен, артист. И только эстетически можно воспринимать его и братву его. А что касается смысла и