Читать книгу - "Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин"

Амбиции Троцкого ни для кого не были секретом, поэтому появление книги было воспринято его оппонентами в Политбюро как попытка сохранить международный авторитет и вновь поставить вопрос о деятельном участии в делах РКП(б) и Коминтерна. Первым забил тревогу Сталин, отличавшийся особой подозрительностью и выступавший вместе с Зиновьевым застрельщиком всех кампаний по дискредитации Троцкого. Он не только «немедля познакомился с содержанием этой книги», но и «предпринял меры к переводу книги Истмена на русский язык и разослал перевод членам и кандидатам Политбюро на их усмотрение»[1022]. Смысл этого шага был понятен без комментариев, хотя генсек не обошелся без указания на то, что «книжка Истмена является клеветнической, что она принесет громадную пользу (уже принесла!) мировой контрреволюции и нанесет серьезный ущерб всему мировому революционному движению». В подходящих случаях Сталин не пренебрегал судить о тех или иных событиях во всемирном масштабе.

В ответ на решение Политбюро Троцкий написал новое письмо для печати с формальным осуждением содержания книги Истмена, но и оно не удовлетворило Сталина. Последний предложил довести переписку по данному вопросу до сведения партийного актива и даже подготовить ее публикацию на иностранных языках, однако не получил поддержки соратников, которые сочли, что это уж слишком. Зато Коминтерн «отработал» по полной. Вначале Мануильский предоставил газете французских коммунистов «Юманите» первый вариант опровержения Троцкого (вслед за ним был опубликован и второй, покаянный), а затем Куусинен внес в Политбюро просьбу Президиума ИККИ дать все материалы, связанные с публикацией книги Истмена, «для ознакомления ЦК важнейших компартий»[1023]. Естественно, эта просьба была немедленно удовлетворена.

Вынужденный под давлением Сталина опровергать общеизвестные факты вроде сокрытия политического завещания Ленина, Троцкий выглядел трусом и лжецом. Один из его рядовых сторонников восклицал: «Это ужас, просто ужас! Непонятно, зачем Лев Давидович это сделал. Ведь таким письмом он голову на плаху положил»[1024]. Можно не сомневаться в том, что данное мнение разделяли его сторонники в зарубежных компартиях. В очередной раз уклонившись от столкновения на проигрышной позиции, главный оппозиционер лишь на какой-то момент приостановил собственное движение вниз. Это прекрасно видел Сталин: «Своим ответом на книгу Истмена Троцкий предопределил свою судьбу, т. е. спас себя»[1025].

Троцкий на удивление равнодушно отнесся к разгрому «ленинградской оппозиции» на XIV съезде ВКП(б) в декабре 1925 года, хотя и отдавал себе отчет в том, что методы борьбы с ней не имели ничего общего с внутрипартийной демократией. В тот момент «обезоруженный пророк» пошел на контакт со Сталиным и Бухариным, которые, в свою очередь, выражали готовность к примирению для того, чтобы не допустить его блока с остатками зиновьевцев[1026]. Троцкий получил разрешение «русской делегации» выступить против только что вышедшей книги Зиновьева под названием «Ленинизм»: «Так как в книге т. Зиновьева, которая ныне издается на иностранных языках, заключается полемика против меня — полемика, которую я считаю совершенно несостоятельной и компрометирующей теоретический уровень нашей партии, — то я прошу разрешить мне выступить с антикритикой также и на иностранных языках. Рукопись своей работы я до публикации представлю нашей делегации [в Коминтерне] или Политбюро»[1027].

После поражения зиновьевской оппозиции Троцкий решил включиться в спор о том, чья интерпретация ленинских идей является единственно верной

Письмо Л. Д. Троцкого О. А. Пятницкому

4 февраля 1926

[РГАСПИ. Ф. 508. Оп. 1. Д. 106. Л. 1]

Не расстался с надеждой на примирение Троцкий и после заседания Политбюро 18 марта 1926 года, когда фракция большинства, устраняя Зиновьева с поста председателя Ленсовета, действовала максимально жестко. Наш герой попытался подняться над схваткой, настаивая на необходимости исправления внутрипартийного режима в целом: «Тов. Сталин совершенно прав был в той части речи, когда говорил, что победа над ленинградской оппозицией была обеспечена не только давлением центрального аппарата, но и благодаря стремлению ленинградских партийцев освободиться от чрезмерного зажима местного аппарата. Правильно! Но что, если окажется, что они попали из огня да в полымя? Разве нынешний режим в Москве позволяет думать, что новый режим в Ленинграде будет мягче?» Троцкий осуждал и саму оппозицию, и методы борьбы с ней, подчеркивая, что они неизбежно приведут «к принижению и к сужению идейной верхушки. А что значит это сужение? Оно означает неизбежное усиление аппаратных методов. Почему? Потому что недостаток силы убеждения приходится возмещать принуждением»[1028].

Уже на следующий день он предлагал Бухарину встретиться и подумать о разрешении кризиса: «Хотя из вчерашнего заседания Политбюро мне стало совершенно ясно, что в Политбюро окончательно определилась линия на дальнейший зажим, со всеми вытекающими отсюда последствиями для партии, но я не хочу отказаться еще от одной попытки объяснения, тем более что Вы сами мне предложили переговорить о создавшемся положении»[1029]. Одновременно Троцкий присматривался и к зиновьевцам, презрение к которым не скрывал ни до, ни после XIV съезда. Для фракции большинства в Политбюро уже в апреле 1926 года было очевидно, что Пятаков и Троцкий «делают попытку повести за собой Каменева — Зиновьева в борьбе за власть»[1030]. Сплочение оппозиционных сил в руководстве ВКП(б) против фракции Сталина являлось только вопросом времени.

4.6. Во главе объединенной оппозиции

Объединение оппозиционеров шло на фоне событий в Великобритании и Китае, которые проходили по ведомству Коминтерна. Троцкий выдвинул против его руководства обвинение в том, что после ухода Ленина его аппарат захватил в свои руки все рычаги воздействия на иностранные компартии, превратив последние в марионетки Кремля. Еще до окончательного оформления блока со сторонниками Зиновьева и Каменева он направил делегации ВКП(б) в Коминтерне резкое письмо, датированное 18 июня 1926 года: «Надо отдать себе совершенно ясный отчет в том, что одним из важнейших источников скрытого замаскированного, но тем более действительного оппортунизма в Коминтерне является ныне аппаратно-бюрократический режим в самом Коминтерне и в его руководящей партии… Поскольку европейские коммунистические партии, т. е. главным образом их руководящие органы, организационно равнялись по аппаратным сдвигам и перегруппировкам в ВКП, постольку бюрократизм внутри иностранных партий являлся прежде всего отражением и дополнением бюрократизма внутри ВКП».

Те зарубежные коммунистические лидеры, которые поднимали голос против этой угрозы, «либо выбрасывались из партии вообще, либо загонялись в правое (нередко мнимо-правое) крыло, либо, наконец, попадали в оппозицию слева». В партиях Коминтерна происходил негативный кадровый отбор, причиной которого являлся «административно-бюрократический нажим сверху, из Москвы»[1031]. Лояльные Исполкому лидеры компартий нового поколения были вынуждены прибегать к «двойной