Читать книгу - "«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1939–1941 годы. Книга 4 - Михаил Николаевич Алексеев"

сеанса не должна была превышать одного часа, и это требование часто не соблюдалось. Материала накапливалось так много, что связь затягивалась на несколько часов. Чтобы сократить время нахождения радиостанции в эфире, Макс предложил оригинальный вариант сокращенного кода Морзе, применение которого дало возможность ускорить радиообмен с Центром почти в два раза.

В результате в Центре и резидентуре радиосвязь на линии Токио – Владивосток улучшилась, стала более надежной и скрытной: если раньше при вступлении в связь владивостокский узел и радиостанция Клаузена должны были давать в эфир свои позывные по 5 минут каждый, то теперь они входили в связь сразу, без передачи позывных, что значительно затрудняло наблюдение японской радиоконтрразведкой за рацией Клаузена и сокращало длительность сеанса. Время радиообмена сократилось также за счет улучшения обоюдной слышимости (4–5 баллов) и применения сокращенного кода Морзе.

Зорге докладывал: «Несмотря на общую сложную обстановку, вопросы организации радиосвязи идут хорошо. Благодаря моим личным усилиям и Фрица, мы уже организовали три радиоквартиры и готовим еще одну, работаем в основном ночью. Я теперь имею возможность отправлять в Центр столько радиограмм, сколько мне угодно»[428].

Клаузен исходил из того, что лучше всего работать из квартиры в большом здании, где затруднена пеленгация. Вместе с тем он понимал, что в таких местах отмечаются большие потери излучаемой мощности передатчика, а слышимость его сигналов снижается.

«Теперь о том, как мы конспирировали нашу работу и прятались от полиции, – отмечал Клаузен в отчете. – Конечно, в первый год все было организовано не так хорошо, как должно было быть. Я имел приемники в каждом доме. Позднее я имел только один маленький приемник, который я укладывал вместе с передатчиком в маленький чемодан. Только трансформаторы я по-прежнему имел во всех домах, так как переносить их было тяжело. Для работы у меня было три дома: мой собственный, БРАНКО и ГУСТАВА. Каждый раз я менял место для работы. Иногда я также работал у РИХАРДА. Но у него было неудобно, так как было близко от антенны. Я работал, как правило, два раза в неделю, но часто я не мог связаться с Висбаденом. Почему, я не знаю. Правда, мне приходилось работать без волнометра и амперметра в антенне».

В другом месте Клаузен писал: «В основном я работал 2 раза в неделю, но иногда и каждый день, когда это было необходимо. Все зависело от количества телеграмм, которые нужно было передавать. Часто связь с Висбаденом обрывалась. С моей стороны срыв связи бывал из-за следующих причин:

а) Выключение электричества…

б) Порча частей передатчика. Это случалось очень часто, так как я всегда работал с перегрузкой на аноде…

в) Иногда во время сеанса приходили люди, и мне приходилось прерывать работу.

г) Другой важной причиной являлось то, что передатчик Висбадена был очень плохо отрегулирован. Я не мог понимать его ответов, поэтому часто не знал, приняли ли мою телеграмму или нет…

д) Иногда атмосферные условия были настолько плохи, что я не мог передать даже одного слова. В таких случаях я сам прекращал работу…

Метод работы в Китае был очень прост. У меня не было специального кода. Позывные я не менял часто, в Китае было работать не так опасно, как в других местах. Для взаимопонимания мы использовали код радиолюбителя или какой-нибудь из коммерческих кодов. Если мне нужно было вызвать Висбаден на другой день, я просто сообщал pse tmw, время было по Гринвичу gmt. Мы узнавали друг друга быстро, иногда нам не нужно было давать позывные, так как мы хорошо знали руку друг друга и звук радиопередатчика. По моему мнению, нет смысла часто менять позывные, так как рука и звук передатчика остаются прежними. Даже перемена волны не очень важна, так как любая станция ее легко обнаружит. Лучше всего менять время, предварительно не оповещая об этом Висбаден. Но еще важнее менять постоянно место работы, как мне позволяет сказать мой опыт. В Японии в течение 6 лет японская полиция перехватывала мои передачи много раз, но была не в состоянии найти мою станцию, так как я постоянно менял место работы. Первое время я имел обыкновение оповещать Висбаден о времени следующего сеанса, для этого у меня был код, который я получил от Гурвича перед отъездом из Москвы».

Как выяснилось во время следствия после провала резидентуры, за 6 лет работы рации «Фрица» японцы перехватили 40–50 радиограмм, но расшифровать их до ареста Клаузена не смогли.

Клаузен постоянно менял квартиры. Смена производилась вне какой-либо очередности и системы: иногда работа велась 2–3 раза подряд из одного дома, затем 1 раз – из другого и 3 раза – из третьего и т. п.

Радиоаппаратура (приемник и передатчик) каждый раз доставлялась на место в чемоданчике.

Чемодан необходимо было переносить скрытно, так как систематическое, в течение ряда лет, появление Клаузена на улицах с чемоданом не могло остаться незамеченным и неизбежно привлекло бы внимание. Иногда Макс сам привозил чемодан на квартиру, но нередко договаривался с Вукеличем или «Эдит» о встрече в удобном месте, где он передавал им аппаратуру, и Клаузен уже приходил к ним без чемодана.

Окончив сеанс, он уходил не домой, а куда-либо в другое место, не беря с собой ничего, а Вукелич или «Эдит» относили чемодан к нему.

О том, как Клаузен посещал конспиративные квартиры, он рассказывал так: «Я посещал эти дома следующим образом: когда мне надо было работать в доме Жиголо или Эдит, я никогда не шел туда прямо от себя. Я ехал на машине или в немецкий клуб, или в какую-нибудь гостиницу. Машину оставлял около этого места, а поблизости брал такси и ехал на место работы. Я никогда не забывал, что должен держаться свободно и не боялся показывать шоферу такси, что я еду в дом Жиголо. Но если бы я сошел, не доезжая до дома, и пошел бы дальше пешком, это могло бы показаться ему подозрительным».

Деятельное участие в транспортировке аппаратуры с одной квартиры на другую, особенно в последние годы существования резидентуры, принимала жена Клаузена Анна, проявившая заметную изобретательность.

В 1946 году она рассказывала: «В последние годы МАКС был болен. Когда он работал на квартирах наших товарищей, то аппарат приходилось переносить мне. Иногда у МАКСА были сердечные припадки, чего мы всего больше опасались в нашей работе. Поэтому остерегался переносить аппарат по улице сам. Мне же было удобно. Части мы складывали в маленькие чемоданчики, а чемоданчики завертывали в фуросики (японский шелковый платок для свертков) вместе с маленькой корзинкой с фруктами сверху или