Читать книгу - "Нежные страсти в российской истории. Любовные треугольники, романтические приключения, бурные романы, счастливые встречи и мрачные трагедии - Сергей Евгеньевич Глезеров"

разгар работы над «Демоном» художник написал большой акварельный портрет шестимесячного сына в коляске. «Испуганное и скорбное лицо крохотного существа, промелькнувшего метеором в этом мире, полно необычайной выразительности и какой-то недетской мудрости. В его глазах как будто пророчески запечатлена вся трагическая судьба его недолговечности», — написал об этой работе Врубеля искусствовед Николай Тарабукин.

Диагноз сына поверг Врубеля в депрессию. С весны 1902 года у художника появились первые признаки душевной болезни, из-за которой ему пришлось расстаться с семьей и провести полгода в клинике. А 3 мая 1903 года сын умер от пневмонии. Савву похоронили в Киеве на Байковой горе.

В 1904 году художнику стало немного лучше. Несмотря на прогрессирующую душевную болезнь, Михаил Александрович постоянно погружен в работу. В 1905 году Академия художеств присвоила ему звание академика. Однако силы его постепенно таяли, он проводил в психиатрической лечебнице многие месяцы вплоть до 1910 года.

«Нечто общее есть между безумием Ницше и безумием Врубеля, — считал поэт Максимилиан Волошин, — в этом пребывании тела здесь, на Земле, в то время как гениальный дух уже покинул его, в этой страшной полусмерти, которая отмечает избранных. Точно дух переступил запретную грань и уже не мог вернуться в темницу тела».

Надежда Забела не считалась с расходами, лишь бы муж ее продолжал заниматься творчеством. В эти годы художник написал множество ее портретов. Ее здоровье тоже пошатнулось, а его подтачивали сильные нервные припадки. Но Надежда Ивановна держалась из последних сил, став настоящим ангелом-хранителем для больного супруга.

По словам журналиста Юрия Арцыбушева, болезнь, острая вначале, понемногу выпускала Михаила Врубеля, позволяя даже заниматься любимым его делом. «При приезде в Москву мне пришлось два раза посетить его в больнице, и оба раза для меня это был прежний Врубель, больной, слабый, но прежний. Таким же ожидал я найти его при последнем свидании в петербургской лечебнице, но то, что я встретил там, для меня, часто наблюдавшего светлый разум этого художника, было ужасно: навстречу мне шел живой труп, с невидящими глазами и с детским лепетом на губах. И таким он прожил несколько лет».

В феврале 1910 года у Михаила Врубеля началось воспаление легких, перешедшее в скоротечную чахотку, от которой он умер в апреле того же года. В ночь перед смертью он сказал ухаживавшему за ним санитару: «Довольно уже мне лежать здесь — поедем в Академию». Злая ирония судьбы! На следующий день гроб с телом Врубеля был установлен именно в Академии художеств.

«Во время своей болезни он продолжал любить музыку, — вспоминала Надежда Забела, — только оркестровая, в особенности Вагнер, его утомляла; видно, для этого он был уже слаб. Зато до самого последнего времени, когда я его навещала, я напевала ему почти все новое, что я разучивала. И он часто, видимо, наслаждался, делал интересные замечания.

Любил он также, когда я вспоминала то, что пела прежде, при нем, например молитву детей из “Гензель и Гретель”. И сам он часто пел. Вспоминал “Садко” и, хотя, конечно, не мог всего спеть по недостатку голоса и уменья, удивительно помнил всякие подробности музыки. Вообще, во время его ужасной болезни, когда он уже ослеп, самые светлые впечатления его были — музыкальны. Здесь он иногда хоть на миг забывал о своем несчастье. Теперь, разучивая что-нибудь, я думаю о том — как бы это понравилось М. А. Но, увы, его уже нет».

Муза Врубеля пережила его ненадолго. В 1911 году Надежда Забела-Врубель покинула театр и выступала только в концертах. В июне 1913 года состоялся ее последний концерт, вскоре после него она скончалась. В медицинском заключении причиной ее смерти указано самоубийство. Ее похоронили рядом с мужем, на кладбище Воскресенского Новодевичьего монастыря в Петербурге.

«Согрешил и чувствую себя неважно»

«…На подвиги я мало способен, разве только на любовные, на которые и ты также не дурак», — писал художник Исаак Ильич Левитан своему другу Антону Павловичу Чехову (он даже называл его «Антонием Премудрым»)… Известно, что Левитан завещал, чтобы после его смерти все его письма уничтожили, поэтому полный «донжуанский список» нам сегодня неизвестен. Однако и то, что известно, впечатляет. Левитан был на редкость влюбчивым.

Летом 1885 года Антон Чехов пригласил Исаака Левитана на дачу в деревню Бабакино. Чехов видел, что Левитан, творческая личность, страдал от депрессии, и хотел помочь ему вернуться к нормальной жизни. И вот незадача: в Бабакино Левитан влюбился в сестру Чехова Марию, которой всего двадцать два года, она как раз в том году окончила Высшие женские курсы Герье, Левитан старше ее на три года.

Мария любовалась работами художника, а впоследствии, под руководством Левитана, и сама увлеклась живописью.

«С Бабакиным было связано начало моих занятий живописью, — вспоминала она. — Произошло это так. В те годы мы иногда приезжали в Бабакино к Киселевым и зимой. Погостим несколько дней, отдохнем и возвращаемся в Москву. Во время одного из таких зимних приездов в Бабакино у меня вдруг родилось желание написать масляными красками вид, открывавшийся из окна гостиной дома Киселевых. Это был зимний пейзаж, с чернеющим вдали Дарагановским лесом. Этюд, к моему удивлению, получился недурной. Приехав в Москву, я показала его Левитану… Похвала моего дебюта обрадовала меня, и я стала заниматься живописью серьезно».

Симпатии Левитана быстро переросли во влюбленность. Он объяснился в своих чувствах, но безответно. Марии художник был интересен, но вот беда: любви к нему она не испытывала. Маша рассказала о случившемся Антону Чехову, и тот сказал: «Ты, конечно, можешь выйти за него замуж, но имей в виду, что ему нужны женщины бальзаковского возраста, а не такие как ты».

Чувство к Маше Левитан сохранил в своем сердце на всю жизнь. Незадолго до смерти, когда Мария навестила его, уже тяжелобольного, он сказал: «Если бы я когда-нибудь женился, то только бы на Вас, Мафа» (Левитан не выговаривал букву «р»).

Коллегой Марии Чеховой по гимназии Ржевской была Лидия Мизинова — в семье Чеховых ее звали Ликой. Красавица Лика словно не замечала сходивших от нее с ума мужчин. «Лика была девушкой необыкновенной красоты, — вспоминала ее подруга, переводчица Татьяна Щепкина-Куперник. — Настоящая “Царевна-Лебедь” из русских сказок. Ее пепельные вьющиеся волосы, чудесные серые глаза под “соболиными” бровями, необычайная женственность и мягкость, и неуловимое очарование в соединении с полным отсутствием ломания и почти суровой простотой».

И.И. Левитан, 1890-е гг.

Левитан признался Лике в любви. Правда, подобные же чувства испытывал к ней и Чехов. Более