Читать книгу - "Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников"

свою обезьянью внешность, он оказался очень фотогеничным, так как был естественным и совсем не старался позировать. Фотографии получились очень хорошими, и я подарил их Ларисе. Они до сих пор хранятся в нашем альбоме. Позже Лара поступила на работу в госпитальную терапевтическую клинику, директором которой после смерти Мясникова стал Вадим Семенович. Она проработала с ним много лет, начав с должности клинического ординатора, потом став заведующей кардиологическим отделением, а затем ассистентом кафедры. Вадим хорошо к ней относился и ценил ее как отличного врача. Как-то раз он даже приходил к нам в гости со своим псом, огромным молодым черным терьером, чтобы познакомить его с нашим эрделем Тимкой. Во время этого визита случился смешной казус: пес Смоленского, мирно обнюхавшись с хозяином квартиры, решил заявить свои права на его помещение и неожиданно поднял лапу на наши новые обои. Вадим был очень смущен, забрал своего питомца и быстро ушел.

Под руководством Вадима Семеновича Лариса начала писать кандидатскую диссертацию. Надо сказать, научным руководителем профессор Смоленский оказался неважным. Очевидно, порог его требований был рассчитан на него самого. Он не давал никаких советов диссертантке в процессе обработки материала и подготовки текста. Когда диссертация уже была написана, он бегло просмотрел ее и сказал, что работа не получилась и защищать ее нельзя. При этом опять ничего не объяснил и не посоветовал. После этого разговора Лариса пришла домой в ужасном настроении. Ей не хотелось ни работать, ни заниматься наукой. Она уже подумывала о том, чтобы покинуть клинику. К счастью, Смоленский вскоре после этого ушел с кафедры, и на его место был избран профессор Федор Иванович Комаров. Я немного отредактировал окончательный вариант диссертации, и Федор Иванович нашел его вполне подходящим. Он согласился стать научным руководителем Ларисы, и через полгода она вполне успешно защитилась. Дружеские отношения с Вадимом после этого у нас прекратились, но мне пришлось обращаться к нему за помощью, когда Лариса тяжело заболела. Вадим послушал ее и нашел хрипы в легком, которые до него никто не определял. После рекомендованного им лечения Лариса стала понемногу выздоравливать.

Судьба сталкивала нас с Вадимом Семеновичем еще несколько раз. Однажды мы с Ларисой были приглашены на Масленицу на торжественный ужин к Лариному пациенту владыке Никодиму, бывшему тогда митрополитом Ленинградским и Новгородским. Он был также начальником Отдела внешних церковных сношений и имел в Москве прекрасный дом в Серебряном Бору. Вместе с нами владыка пригласил и Вадима Семеновича с его женой киноактрисой Микаэлой Дроздовской. Дело было году в 1976-м или в 1977-м. В то советское время мы все жили весьма скромно и никаких разносолов себе позволить не могли. Это нужно учитывать, чтобы понять наше состояние, когда в большой комнате мы увидели длинный, человек на двадцать, стол, застеленный белой скатертью, на которой стояли блюда с всевозможной рыбой и птицей, салаты нескольких видов, разнообразные закуски, пироги и кулебяки, а также множество бутылок с настойками и винами. И все это великолепие было приготовлено для нас. Кроме владыки Никодима с нами за стол сел совсем тогда еще молодой, сорокалетний митрополит Ювеналий, ставший впоследствии местоблюстителем патриаршего престола и церковным главой Московской области. Перед обедом Никодим провел нас по своему большому дому и показал роскошные панагеи, доставшиеся ему от его духовного учителя владыки Алексия. Впечатление было не из слабых. Я уверен, что и у Вадима с Микаэлой этот вечер надолго сохранился в памяти.

В другой раз наши пути перекрестились на весьма неприятной почве. Дело в том, что Микаэла трагически погибла во время съемок в 1978 году. Вадим остался с двумя дочерьми и через несколько лет женился вновь. Старшей дочери было к этому времени лет семнадцать. Я тогда работал профессором в хирургической клинике Первого мединститута, руководимой профессором Генрихом Ильичем Лукомским, и с его подачи отрабатывал свою профессорскую должность в парткоме института, причем вынужден был заниматься самым паскудным делом – разбором персональных дел. И вот однажды в партком поступила жалоба от старшей дочери Смоленского на своего отца. В ней было много грязи, и мне не хочется об этом вспоминать. Я, как мог, старался избавить Вадима Семеновича от вызова на заседание парткома, а когда ему все же пришлось туда прийти, выступил против всеобщего желания узнать «подробности», мотивируя свое мнение сугубо личным характером проблемы. Но я несколько отвлекся. Вернемся в весну 1961 года, на пятый курс медицинского института. В начале года я увидел объявление, висевшее в вестибюле гигиенического корпуса. В нем студенты старших курсов приглашались на заседание научного студенческого кружка детской хирургии. Это было необычно, ведь в программу лечебного факультета детская хирургия не входила, и соответствующей кафедры в институте не было. В объявлении было сказано, что кружок организован в детской хирургической клинике Центрального института усовершенствования врачей (ЦИУ) и что руководит кружком профессор Станислав Яковлевич Долецкий. Я решил пойти на заседание кружка и поехал в Сокольники, в детскую Русаковскую больницу, на базе которой находилась кафедра ЦИУ. Там я встретил своих новых однокурсников Лешу Окулова, Юру Терехова и Иру Симпсон, а также знакомого мне по моему бывшему потоку Леню Гудовского. Нас всех очаровал молодой, энергичный профессор, возглавивший кафедру года за два до этого. Леня Гудовский был избран первым старостой кружка, в котором вначале было всего пять студентов. На следующий год нас было уже человек десять или двенадцать, в основном с шестого и пятого курсов. Вместо окончившего институт Гудовского старостой кружка избрали меня. На заседания приходили и студенты более младших курсов, например Валерий Щитинин, позже, после смерти Долецкого, ставший заведующим его кафедрой. Была даже организована небольшая группа детской анестезиологии под руководством Валерия Михайловича Балагина, в которой наряду с другими занималась студентка пятого курса Лена Биренберг; с ней вместе много лет спустя я работал на кафедре у Генриха Ильича Лукомского. Руководителем кружка стал аспирант кафедры Леонид Михайлович Рошаль – человек, не нуждающийся в пояснениях: его имя сейчас знакомо каждому. Но и Станислав Яковлевич часто приходил к нам на заседания, показывал больных и проводил обходы отделений. Заседания проводились в строго академической манере, выступающие и задающие вопросы кружковцы обращались друг к другу на «вы». Мы усиленно готовились к заседаниям, причем соответствующую литературу разыскивали и читали не только докладчики, но и слушатели. Всем хотелось блеснуть перед профессором своими знаниями.

Вскоре наш кружок получил официальное признание в институтском студенческом научном обществе (СНО), и ранней весной 1962 года мы, старшие, были командированы СНО на Всесоюзную конференцию научных студенческих кружков по детской