Читать книгу - "Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов"

они были в Екатеринославле, Одессе, Ростове-на-Дону. При этом доставалось всем — интеллигентам, студентам, людям в очках. По всей черте оседлости создавали еврейские отряды самообороны. Российский исследователь Степанов установил, что только в октябре 1905 года в погромах погибли 1622 человека, из них 711 евреев, 428 православных, национальность остальных установить не удалось. Среди имперской элиты были те, кто предотвращал и усмирял погромы, были симпатизировавшие погромщикам. Николай II в большинстве случаев удовлетворял прошения о помилованиях, которые адресовали арестованные за участие в погромах[976]. Тем не менее Гершензон, явно имея в виду не только интеллигенцию, напишет в «Вехах»: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — бояться его мы должны пуще всяких казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной»[977].

Итогом революционной смуты для евреев стали новый всплеск эмиграции и… политические завоевания. Они, как и другие граждане Российской империи, обрели политические права. Доля евреев в высших учебных заведениях стала быстро расти — с 9 % всего студенчества в 1905-м до 12 % — в 1907 году. Для правительства была подготовлена официальная записка, где говорилось, что причина участия евреев в революции «кроется не только в разрушительной силе, которую может и носит в себе еврейство, но главным образом е его бесправном и тяжелом экономическом положении, из которого со свойственной еврейскому народу страстностью он ищет выход»[978].

На конференции российских сионистов в Гельсигфорсе в 1906 году по докладу известного публициста и историка Жаботинского была принята программа, требовавшая дальнейших демократических изменений в государственном строе, предоставления евреям полного гражданского равноправия, статуса национального меньшинства, права свободного пользования родным языком и соблюдения дня отдыха в субботу[979]. В I Государственную думу было избрано 12 депутатов-евреев (пятеро были сионистами), самым видных из которых был адвокат Максим Винавер[980].

В большинстве они примкнули к кадетам, хотя и не заняли у них руководящих постов. «Среди кадетов-евреев не нашлось такого крупного человека, который мог бы повести за собой русских либералов, как в середине XIX века еврей Дизраэли повел английских консерваторов, — вспоминала Тыркова. — …Своим присутствием, своей активностью они напоминали о себе, о том, что надо их выручать, помнить об их положении. И мы честно помнили, честно считали, что еврейское равноправие необходимо не только евреям, но нужно самой России… Вдумываясь в пути и перепутья еврейских влияний, нельзя обойти Милюкова. Он с самого начала стал их любимцем, был окружен кольцом темноглазых почитателей, в особенности, почитательниц»[981]. Другой член ЦК партии — Оболенский — описывал кадетский клуб времен Первой Думы: «Там всегда было людно, и публика, среди которой преобладали богатые петербургские евреи, была нарядная: дамы в шелковых платьях, с бриллиантовыми брошками и кольцами, мужчины — с буржуазно-лощеными, упитанными и самодовольными физиономиями. Даже нас, демократически настроенных депутатов, вид этого «кадетского клуба» несколько шокировал»[982]. К III Думе вместе с кадетами количество еврейских депутатов сократится — до двух.

Премьеры Витте и Столыпин были убежденными сторонниками отмены дискриминационных мер, тем более что они и так на практике не действовали. В декабре 1906 года Столыпин от имени правительства направил императору предложения отменить запрет на проживание евреев в сельской местности, на их участие в правлениях акционерных обществ, имеющих земельную собственность и т. д. Николай II, привыкший не спешить, переправил эти предложения в Думу. На Столыпина набрасывались со всех сторон — и за нежелание продвинуть проеврейское законодательство, и за прямо обратное. Упоминавшийся популярный публицист «Нового времени» Меньшиков напишет: «Черта оседлости при Столыпине сделалась фикцией… правительство поступает так, как если бы оно было еврейским»[983]. Столыпина застрелит сын крупного еврейского бизнесмена эсер Богров. Отец публично выразит гордость за сына.

Закон о равноправии евреев не только не был принят депутатами, он даже не был обсужден. «Трудно все это объяснить иначе, чем политическим расчетом: в борьбе с самодержавием играть и играть дальше на накале еврейского вопроса, сохраняя его неразрешенным — в запас»[984], — пытался понять логику парламентариев Солженицын. О политическом потенциале еврейского вопроса незадолго до войны напомнило дело Бейлиса, обвиненного в Киеве в ритуальном убийстве христианского мальчика. Обвинение евреев в ритуальных убийствах не было российским изобретением, впервые оно прозвучало в Англии в XII веке и с тех пор использовалось в европейской судебной практике полторы сотни раз[985]. Бейлис был оправдан, но сам процесс вызвал колоссальный негативный для власти резонанс, протесты отечественной и мировой общественности, был наречен современниками российской судебной Цусимой.

Первая мировая война обернулась для евреев очередными вызовами и большими неприятностями. На территории центральных государств и противостоящей им России проживало 3/4 мирового и 90 % европейского еврейства, причем сосредоточены они были в театре военных действий, разделенные линией фронта. Как быть с национальными патриотизмами? В декабре 1914 года международная сионистская конференция в Копенгагене призвала всех своих сторонников не солидаризироваться ни с одной из воюющих стран или коалиций. Немецкий Генштаб нацеливал еврейские организации Германии на агитацию среди российских соплеменников, чтобы те выступили против самодержавия[986]. Эта пропаганда ничего не дала, патриотический подъем не обошел стороной и евреев, которые массово служили в российской армии, многие — не жалея жизни. Но они оставались под подозрением. И перспективы в военной карьере они не видели, по-прежнему, чтобы стать офицером, необходимо было принять христианство. Для российского еврейства главные лозунги войны — за Веру, Царя и Отечество — не могли звучать привлекательно. Были среди евреев, как и среди русской интеллигенции, пораженцы. От Ленина узнаем, что бундовцы «большей частью германофилы и рады поражению России»[987].

Разговоры о еврейской подрывной деятельности и шпионаже в пользу центральных держав не заставили себя долго ждать. Георгий Шавельский вспоминал, что в Ставке «с первых же дней войны… начали усиленно говорить о евреях, что евреи-солдаты трусы и дезертиры, евреи-жители — шпионы и предатели»[988]. Такие настроения легли в основу распоряжения великого князя Николая Николаевича и начальника его штаба генерала Янушкевича. Начали они с изгнания евреев из армии с нестроевых должностей — писарей, телеграфистов, хлебопеков. Потом постарались изгнать их из аппаратов Земгора и Военно-промышленных комитетов, но безуспешно: Львов, Гучков и их подчиненные вместо увольнений отправляли евреев в оплачиваемые отпуска. Зато в полном объеме удалась операция по тотальной высылке евреев из прифронтовой зоны, о которой мы уже знаем, в том числе со слов Курлова.

Кстати, он же отмечал, что «упомянутое распоряжение требовало