Читать книгу - "Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко"

Сам термин «клан» происходит от гэльского «Chlann», что дословно обозначает «дети» и отражает политическое, социальное и культурное единение, являвшееся странным сочетанием эгалитарных представлений о родстве, феодальных принципов господства-подчинения, а также региональных и локальных особенностей[24]. И в горной, и в равнинной Шотландии взаимные кровные обязательства, существующие на протяжении столетий, в XV в., в условиях расширявшейся клановой экспансии, потребовали письменной фиксации, а в XVI столетии дополнительным фактором необходимости письменного скрепления союзов стало то, что Реформация освободила обширные земельные владения церкви, которые перешли во владения лендлордов и потребовали заселения новыми крестьянами. Исходя из основной функции клана, которая заключалась в защите своих членов, в XV в. усиление родовых связей в шотландском обществе было одновременно и причиной межклановой вражды, и ответом родового общества на происходящие изменения в регионе. В основе этого процесса трансформации лежали изменения во взаимоотношениях между землевладельцами и теми, кто проживал на этой земле, связанные с кризисом феодального принципа господства и подчинения, сочетавшим иммунитетные и экономические права. Формирование клановости было, таким образом, ответом на разрушение прежней общественной системы, взамен которой клан предлагал иную систему – не экономическую и политическую, а принцип родства, как основу взаимоотношений. Таким образом, традиция клановости, изобретенная в XIX в., о которой писал Хью Тревор-Ропер, была отнюдь не первым прецедентом в этой области.

Не менее важны были и геополитические процессы. Эскалация напряженности достигает своей высшей точки в регионе Западного Хайленда с падением государства Лордов островов в 1493 г. Это объединение, иначе еще называемое Лордство Островов, возникло после того, как правнуки Олафа Красного, последнего короля Мэна, разделили земли, некогда принадлежавшие их предкам, и один из них, Доналд, в 1164 г. наследовал не только титул Лорда островов, но и территории клана Доналдов – Гленко, Гленгарри, а также земли боковых ветвей клана – Раналдов и Макянов. Возникновение Лордства островов было результатом борьбы корон Мэна, Норвегии и Каледонии за контроль над островами, прилегающими к западному побережью Шотландии, а также следствием брачного союза, заключенного между одной из дочерей Олафа и Сомерледом, потомком одного из островных вождей Джодфри Макфергюса. Хотя феномен Лордства островов практически не изучен в историографии, ни отечественной, ни британской, думается, что по своему характеру это было протогосударственное образование, обладавшее влиянием в Хайленде и посредством постоянной экспансии сглаживавшее основные противоречия в регионе. На протяжении нескольких столетий геополитическая ситуация в регионе характеризовалась тем, что главы родов, проживающих на территории Хайленда, обязаны были приносить присягу главе Лордства и становились танами, то есть наместниками, неся ответственность за порядок на своих землях.

1493 г. стал особым годом шотландской истории. Тогда Лордство островов, на протяжении многих лет угрожавшее западным пределам Шотландии, было окончательно разрушено, а вместе с ним ушли в прошлое и опасения, что на западе Шотландии будет существовать независимое государственное образование. Теперь его земли должны были перейти шотландской короне, что, правда, в краткосрочной перспективе сулило лишь новые испытания.

История Лордства тесно связана и с прошлым самой Шотландии, поскольку еще шотландские монархи XIII в., пытавшиеся вовлечь западные острова в орбиту своего влияния, всячески способствовали матримониальным союзам, а также бондам между лордами островов и соседними с ними гэллоговорящими регионами Шотландии, принадлежащими Коминам и Стюартам. Укрепление Лордства часто оборачивалось потерями для Шотландии и наоборот.

Нестабильная ситуация на западе Шотландии сопровождалась и сложными внутриполитическими процессами. Если XIV в. шотландской истории может быть охарактеризован как столетие, когда в королевстве господствовали крупные династии, ставшие самостоятельными политическими силами и использовавшие свои военные ресурсы для отстаивания независимости, то XV в. стал столетием укрепления королевской власти. Однако речь шла не только о том, что установить баланс между властью магнатов и короны. Шотландские монархи претендовали на то, чтобы значительно расширить свою власть, территориально и институционально, что отражало общие тенденции экономической, социальной и политической жизни королевства. В конце XV в. Эдинбург становится столицей Шотландии, и это означало, что в него переместилась политическая власть и экономический центр страны. И хотя аристократия теперь прибывала ко двору в поисках должностей и королевских милостей, такое расширение могущества Стюартов создавало новые противоречия. В правление Джеймса III (1460–1488 гг.) и Джеймса IV (1488–1513 гг.) шотландская корона была вовлечена в целый ряд конфликтов, в том числе и в перманентное противостояние с Лордством островов. После того как Макдоналды, управлявшие землями на западных островах, лишились своих владений в Россе и Кинтайре в 1475–1476 гг., аннексия Лордства была уже вопросом времени, и поэтому события 1493 г. не вызвали удивления современников.

Упадок государственного образования, существовавшего на северо-западе Шотландии с конца XII в., привел к резкому снижению влияния Макдоналдов, которые на протяжении всей истории Лордства островов олицетворяли его силу и могущество. Некогда могущественное и независимое государственное объединение распадается на многочисленные кланы и ветви кланов, оспаривающие лидерство, что явилось основой межклановой борьбы и кровопролитий, развернувшихся в Шотландии в XVI столетии. Эти процессы способствовали лишь усилению клановой солидарности и закреплению такого типа социальной организации, в котором социальное положение определялось, в первую очередь, не уровнем богатства, а принадлежностью к клану. И институты, и отношения в рамках такого родового общества были крайне персонализированы – XVI и XVII столетия представляют тому множество доказательств. Вместе с тем, по мнению ряда исследователей, именно это родство способствовало достижению социального консенсуса и такому развитию общественной системы, в которой равные предоставляемые всем возможности приводили к сглаживанию социальных противоречий и гармонии, неведанной большинству европейских стран[25].

Хотя история средневековой Шотландии ассоциируется с сильными родовыми связями, слабой королевской властью и непрекращающейся кровавой враждой, фактически мы знаем очень немного о шотландской вражде периода до XV в. – среди источников нет ни юридических записей об этом, ни литературных памятников. Свидетельством массового распространения кровной вражды становятся лишь более восьмисот т. н. «договоров людей», заключенных в конце XV в. между простолюдинами и их лордами, а также «контрактов дружбы» между людьми одинакового статуса. Эти документы являются свидетельством той ответственности, которую несли представители клановой аристократии по отношению к рядовым клансменам в сфере частного права[26]. В конце XVI – начале XVII вв. шотландские юристы стали издавать и комментировать эти договоры, благодаря чему многие из них дошли до нас, и мы можем проследить как частное право работало в традиционном обществе и чего люди от него ожидали.

Сам термин «договор людей», в шотландском варианте XV века – «band of manrent», в определенной степени уникален, хотя бы потому, что в других североевропейских странах в период позднего Средневековья и раннего Нового времени не произошло смены названия для отношений между землевладельцем и людьми, проживавшими на его территории. В Англии в