Читать книгу - "Песни тайги. Тувинские народные сказки - Алена Каримова"

кости и увидел, что не хватает указательного пальца. Тогда мальчик, который мог идти по следам муравья, оставленным семь лет назад; мальчик, который мог идти по следам рыбы по дну моря; мальчик, который мог идти по следам паука на песке — все вместе пошли искать палец Хан-Хулюка.

Шли они, шли, и след привёл их к Тихому морю. Мальчик-шулбус, который ходил по следам рыбы, превратился в рыбу и вошёл в море. Он спрашивал у всех рыб, что ему встречались, об указательном пальце Хан-Хулюка. Переспрашивал тысячи-миллионы рыб, но никто из них ничего не видел и не знал… Мальчику стало очень грустно. Вдруг он увидел, как плывут вверх по морю два старых тайменя, исполняя горловое пение.

— Не в это ли море бросили враги указательный палец человека по имени Хан-Хулюк? Может быть, вы что-нибудь видели или слышали, старцы? — спросил он тайменей.

— Когда-то давным-давно покатилась по берегу и свалилась в воду большая белая скала. Она лежит у устья реки, и много рыб зимует внутри неё. Может быть, эта скала и есть палец, мальчик? — сказали таймени. Стремительно поплыл мальчик-шулбус к устью реки, нашёл белую скалу и увидел, что это и есть то, что они искали.

Вернувшись обратно, он сказал брату-силачу, который умеет кружить гору:

— Рядом с устьем тихой чистой реки, над белым водопадом лежит палец Хан-Хулюка величиной с горный хребет…

Силач взял с собой мальчика, который мог проглотить воду целого моря, и без лишних слов пошёл и принёс указательный палец Хан-Хулюка. Вернувшись в аал, палец прирастили к руке богатыря. Вздрогнул Хан-Хулюк, но не сказал ни слова и больше не шевелился.

— Что ж, ещё никогда я не перешагивала через удалого богатыря, только теперь мне придётся перешагнуть через его плечи, — сказала красавица Алдын-Хува. Она трижды взмахнула золотой плетью, произнесла заклинание-благословение и трижды перешагнула через Хан-Хулюка.

— Ох, я, кажется, слишком долго спал! — сказал Хан-Хулюк и встал на ноги! И вместе с друзьями они смеялись, вспоминая хорошее, и плакали, вспоминая плохое.

— Жив ли мой конь Хан-Шилги? — спросил Хан-Хулюк. — У кого из моих друзей есть волшебство, чтобы оживить его?

Мальчик, который слышал шум из далёкого далёка, прислушался и сказал:

— Конь твой жив. Он нашёл своё седло и уздечку… Теперь на нём поскрипывает седло и звенит уздечка, он радостно ржёт и бежит сюда…

Совсем скоро семь братьев подвели к Хан-Хулюку его могучего коня Хан-Шилги.

— Умершего меня вы спасли, погасший мой огонь вы зажгли, спасибо! Вы доказали свою дружбу. Сейчас идите по домам, я должен расправиться с врагами! — сказал богатырь.

И друзья его разошлись каждый в свои края.

Хан-Хулюк достал из реки Моруй дрова величиной с жерёбую кобылицу, собрал в окрестностях дрова величиной с яловую кобылицу. С грохотом разбил он скалы-камни с северной и южной сторон, раздул меха, изготовленные из шкур шестидесяти маралух, и сварил стальную калёную стрелу. Потом богатырь смастерил тутой чёрный лук и, оперив стальную красную калёную стрелу, стал натягивать тетиву, пробовать свою силу. Увидел он, что стал сильнее прежнего. А конь его Хан-Шилги так хорошо отдохнул, стал таким здоровым и упитанным, что подмышки его разрывались, ляжки его лопались от удали, и он резвился, как молодой жеребёнок!

Тогда Хан-Хулюк взобрался на свою тайгу, откуда обычно наблюдал за окрестными землями, посмотрел вокруг в свою девятисуставную подзорную трубу и начал думать. И думал он думы, которых никогда раньше не думал, и были у него чувства, которых никогда раньше не было. Рассердился-рассвирепел Хан-Хулюк, сел на коня Хан-Шилги и поехал.

Он въехал в аал-стойбище предавших его названных братьев и увидел, что три силача имели три отдельные юрты. Морулдай-Мерген, владеющий конём Бора-Шокар, Алдай-Мерген, владеющий конём Ак-Сарыг и Когээдей-Мерген, владеющий конём Кок-Шокар, — все они, испуганные, выглядывали из-под вьюков, трясущиеся, выглядывали из-под тронов.

— Что вы хотите: рождённый матерью горячий крепкий кулак или выкованную мастерами-кузнецами холодную сталь-железо, негодяи? — крикнул Хан-Хулюк так громко, что их волосы дыбом встали.

— У нас нет слов, чтобы ответить тебе, делай с нами, что хочешь, могучий бессмертный Хан-Хулюк, — ответили они.

Хан-Хулюк разорвал трёх силачей в клочья и бросил на три стороны, чтобы они превратились в мух и комаров, которые будут докучать скоту будущего времени; в насекомых-муравьёв, которые будут съедать корни всех трав…

Потом удалец из удальцов, молодец из молодцов, богатырь Хан-Хулюк вместе со своим конём Хан-Шилги перевёз свой аал-стойбище на прежнее место, возвратился к родным скалам Чангыс-Хая и Чавыс-Хая и женился на красавице Алдын-Хува. На холме он поставил юрту, а в ровной степи пас скот. Жил в мире и согласии со всеми. Жил долго-долго: пока он жил, удлинились овраги, углубились лощины.

Лесной заяц-беляк

Жил-поживал в лесу белый заяц. Вот бежал он однажды по своим делам и вдруг увидел медвежью берлогу. Остановился, присел осторожно. Смотрел на неё, смотрел, потом внутрь вошёл. Там были маленькие медвежата.

— А где ваша мама? — спросил заяц.

— Пошла за едой, — ответили они.

Сказал тогда заяц-беляк:

— Ох, уж эта негодная медведица! Передними лапами косолапит и задними криво ступает. И чего же она этим добилась? Вот у меня шерсть мягкая и белая, как пух, и хотя сам я маленький — крови у меня всего лишь на одну чашку, но из моего мяса — бульон густой, как из овцы, и хватит его на сутки. Когда вернётся ваша мама, косолапя передними лапами и криво ступая задними, спросит она:

— Кто приходил, когда меня не было?

— Белый заяц лесной приходил, — ответите вы ей.

— Что же он говорил? — спросит тогда, наверное, она. Скажете, что так её ругал: «Передними лапами косолапит и задними криво ступает медведица, а шерсть у меня лучше — белая и мягкая, как вата, и хотя сам я меньше — крови моей хватит только на чашку, а мяса — на тарелку, бульона от меня, как от овцы: хватит на сутки. А у медведицы разве вкусное мясо, чтобы ел его человек? А медвежья шерсть — разве мягкая и гладкая, чтобы носил её человек? Да и ест медведица только красных муравьёв да голых червей. А я каких только не грызу веток и коры из шести тысяч тальников на северном склоне! Негодная она, перекошенная, с вывернутой мордой!»

А потом ещё добавите,