Читать книгу - "Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов"

Галиции поляризовала и российские, и украинские политические круги. О том, как ситуация выглядела с вершин власти, можно судить по воспоминаниям генерала Спиридовича, обеспечивавшего безопасность Николая II во время его триумфальной поездки в незадолго до этого взятый Львов: «Всякие Грушевские и иные выходцы из Киевского университета разрабатывали по австрийской указке теорию украинской самостийности, выдумывали разные «мовы», а простой забитый русский галичанин продолжал хранить в сердце мысль о национальном освобождении, что связывалась с мыслью о Белом Царе. И когда русские войска победоносно продвигались по Галиции, бежал поляк, уходил немец, но простой народ встречал русского солдата как своего родного, как освободителя. А соседние с Почаевской лаврой приходы толпами приходили к настоятелю монастыря, прося присоединить их снова к родной православной церкви… Войска, стоявшие шпалерами, и масса народа встречали Государя восторженно. Встреча со стороны населения была настолько радушна (а население было не русское), что как-то невольно пропал всякий страх за возможность какого-либо эксцесса с их стороны»[927].

Совершенно иначе положение видели либералы. «Наши правые националисты в стиле гр. Бобринского, заняв административные посты в «Пьемонте украинства», начали преследовать украинское национальное движение и насильственно обращать униатов в православие. Тяжелое впечатление произвел арест униатского митрополита Шептицкого, пользовавшегося большим уважением и влиянием в крае. Все это создавало враждебное отношение населения к победителям»[928]. Либералы в своей критике были не далеки от истины в том, что при создании системы местного управления по российской модели власти не учли одного немаловажного обстоятельства: «накануне Первой мировой войны была проведена реформа галичского сейма, которая гарантировала украинскому населению Галиции 27 % представительства в местном самоуправлении. И реформу сейма эта часть населения считала своей огромной победой. Ликвидация австрийской системы местного управления (в том числе и самоуправления), а также объявление украинского языка «изобретением мазепинцев»… и замена ее губернскими и уездными учреждениями была негативно воспринята значительной частью населения Галиции»[929], подчеркивает Бахтурина. Да и в Малороссии резонанс был, мягко говоря, не самый благоприятный.

В 1915 году уже русские войска отступали, неся большие потери. Взявшая Галицию под контроль австро-германская администрация продемонстрировала завидную гибкость. Наместником был назначен поляк, проинструктировавший чиновников о необходимости уважительно относиться к украинскому языку. Наследник австрийского престола при посещении края обращался к людям на украинском языке. Украинцев стали активнее принимать в офицерский корпус. Но наибольшее беспокойство в Петрограде вызывало создание привилегированных концлагерей для украинских военнопленных, которых содержали гораздо лучше, чем русских, обучали принятому в Галиции правописанию, а также истории и литературе в понятном ключе. Всего таких военнопленных насчитывалось более 400 тысяч, из них около 40 тысяч наиболее отзывчивых к агитации были отобраны для частей будущей украинской армии. Для нее даже пошили форму и организовывали учения[930]. Сильное австро-немецкое влияние чувствовалось и в деятельности украинских политических партий.

Один из основателей УСДРП Владимир Винниченко, после начала войны нелегально вернувшийся в Россию, в своей книге «Возрождение нации» выделял три основных ориентации украинских политиков в годы войны: пророссийская, проавстрийская и ориентированная на самостоятельность.

Проавстрийские действовали, в основном, в самой Австро-Венгерской империи. Они выступали за ее победу с последующим переходом Украины под австрийский протекторат. На эту позицию встала основанная в 1914 году во Львове Головная украинская Рада во главе с Левицким. Там же был создан Союз вызволения Украины (СВУ), обещавший, что независимая Украина станет надежным защитником Европы от российской экспансии. Союз «при содействии генштабов Германии и Австро-Венгрии развернул соответствующую пропагандистскую деятельность среди украинцев, попавших в плен»[931]. Вскоре Вена и Берлин признали Союз как орган, представляющий интересы украинцев, проживающих не только в Центральных державах, но и в других европейских государствах. Союз получал средства от немцев и австрийцев в виде займа, за который должно было рассчитываться будущее украинское правительство. Ядром такого правительства Союз себя и считал. СВУ вел информационную работу в европейских странах, занимался пропагандой на Восточном фронте и на занятых Центральными державами украинских землях, участвовал в разведоперациях в российском тылу[932].

Пророссийские, в основном жившие в России, желали ей победы, видя в этом перспективу ослабления имперских тенденций. Товарищество украинских поступовцев в начале войны выступило с декларацией «Война и украинцы», под которой стояла подпись Симона Петлюры, где говорилось, что украинцы «выполнят свою обязанность граждан России в сей тяжкий час до конца»[933]. В 1916 году ТУП изменит свою позицию и выступит против войны и поддержки какой-либо из сторон: «Мы, украинские прогрессисты, стоим на платформе автономного устройства тех государств, с которыми нас соединила историческая судьба»[934]. Сам же Петлюра с 1916 года был заместителем уполномоченного Союза земств на Западном фронте. Дмитрий Дорошенко участвовал в работе Союза городов и явился одним из основателей Общества для оказания помощи населению Юга России, пострадавшему от военных действий. Таким образом, многие ведущие украинские социалисты и либералы работали на Россию в той мере, в какой на нее работал Земгор Львова и Гучкова.

Что же касается третьего течения, то в Большой Украине на позициях независимости стояло большинство представителей украинских социалистических организаций, включая УСДРП. Число сторонников идеи независимости в годы войны выросло. Одну из важных причин этого Булдаков видит в набиравшей силу «солдатизации» национальных движений, когда внутри страны происходило увеличение массы вооруженных маргиналов»[935].

Накануне революции и в русских национальных организациях Украины активно вызревали протестные настроения. Об этом свидетельствовала, в частности, записка «русских кругов Киева», которую Николай оставил в личном архиве как «достойную внимания»: «Прежде всего, православные киевляне категорически утверждают, что подавляющее большинство трудового населения сел и местечек — крестьяне, мещане, сельское духовенство, мелкие землевладельцы, чиновный класс и русские помещики, словом, все, кто представляет собой в юго-западном крае коренной русский народ, — несмотря на усиленную пропаганду революционных идей местной левой печатью, по-прежнему остается глубоко консервативным… В противоположность политическим идеалам коренного русского народа местные кадето-еврейские интеллигентные круги, действуя по указке вожаков «прогрессивного» большинства Государственной думы и давно сорганизованной антигосударственной лиги земцев, упорно и совершенно беззастенчиво дискредитируют существующий государственный строй»[936].

Лидером украинских земцев, как мы уже знаем, выступал юный Терещенко. Лидером все более разочаровывавшихся во власти русских националистов — Василий Шульгин.

Итак, проблема украинского национализма заметно обострилась в годы Первой мировой войны. Однако в целом «до революции доминирующую роль играло либерально-демократическое крыло интеллигенции, ориентированное в первую очередь на национально-культурную автономию Украины, хотя в качестве перспективы присутствовало и требование национально-территориальной автономии»[937]. Никакого значимого национально-освободительного или сепаратистского движений, представлявших непосредственную опасность для режима или территориальной целостности