Читать книгу - "Русская дочь английского писателя. Сербские притчи - Ксения Голубович"

20

По-японски его имя означало «поле глициний, наследник мира». Он был сыном генерала, имел черный пояс по дзюдо. А в 1920-х его уже звали Фу-фу, или Ку-ку – и он был самым известным и самым эксцентричным художником на Монпарнасе. Стрижка его была скопирована с египетской статуи, на запястье красовалась татуировка часов. Он носил серьги, тунику в греческом стиле, «вавилонское ожерелье» и иногда абажур вместо шляпы (утверждая, что это национальный головной убор).

21

Казалось, он был счастлив находиться там, где находился, словно этот мир был хорошо ему известен; казалось, он гордится тем, что в него принят. И когда мы пошли посмотреть его комнату – я понял, почему: она была аккуратна и чиста без единого пятнышка, со стопкой книг возле кровати… мне подумалось, что эта монастырская, привилегированная больничная тишина давала ему чувство принадлежности и цельности собственной жизни куда больше, чем его шумная, разорванная перестройкой и соблазнами Запада семья.

Некоторое время мы побеседовали на вежливом старомодном французском о больницах: я рассказал ему, что буквально вырос в больницах, поскольку оба моих родителя были врачами.

22

Как любой женщине… которая сидит в обществе западных «фирмачей» и говорит на их языке, – в особенности красивой женщине, – ей приходилось постоянно терпеть приставания, комментарии и оскорбления, словно она непременно должна была быть валютной проституткой. Вот почему она все время искала именно те западные вещи, что были бы слишком хороши для просто черного рынка, к которому имели доступ проститутки, – чтобы сама она могла выглядеть как западная женщина.

23

Атмосфера приглушенная и упорядоченная: совершенно отличная от того первого рейса, которым я ехал в Советский Союз около пятнадцати месяцев назад. Тогда по всему салону стоял шум едва сдерживаемой энергии возбуждения. А теперь – только я, небольшая единица внимания в соборе покоя, размышляющая о таможне, о вещах, которые привез Елене и Ксюше; блузке для Светланы, лекарстве для Томаза, свитере для Толи, книгах для Андрея, гитарных струнах для Саши:

«Здравствуй, Джо, привет!» – и вот внезапно передо мною Елена, прорывающаяся сквозь толпу ко мне, ее длинные темные волосы обрамляют лицо, широкие зеленые глаза, слегка суженные по краям, как будто ее высокие скулы, поднимаясь к вискам, давят снизу на них… Она смотрит на меня мгновение, целует меня крепко, безлично. Потом смотрит вниз на кучу сумок и мешков у моих ног. Все будет хорошо.

24

«Куда мы теперь?» – спрашивает Елена. «К Санта-Мария-делла-Салюте, надеюсь», – отвечаю я.

«Расскажи мне о ней», – просит она.

«Нет, – отвечаю я мягко, пока нас качает от действительности к грезе, – не нужно». Она берет меня за руку: «Скажи мне, что мы сюда вернемся», – она вздыхает. «Да», – отвечаю я. «Но только зимой, – продолжает она, – и только в „Даниэли“». Я замолкаю на мгновение, когда начинают проявляться очертания Базилики, точно легкое пятно на каком-то магическом, только что загрунтованном полотне. «Без сомнений, – отвечаю я. – Без всяких сомнений…»

25

Насчет страдания они не ошибались,

Старые мастера: как хорошо им было видно,

Где размещается оно среди людей;

Покуда кто-то ест

Иль открывает окна,

Иль бредет уныло по дороге;

Благословенная сестра, мать святая, дух родников, дух сада,

Не допусти нас тешить себя обманом,

Научи как заботиться, так и не заботиться.

Научи нас сидеть тихо.

26

Речь идет об Олимпийских играх в Греции в 2004 году.