Читать книгу - "Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков"

сознание от периферии... Пока все получалось штатно, в конце концов они в свое время «притерлись» друг к другу вполне плотно.

Не торопясь, «на цыпочках» обшарил, прощупал первые, легкодоступные области. Стандартные вопросы, стандартные ответы — Баринов почти не обращался к листку с подготовленным «вопросником»... Но на подходе к третьему блоку — по классификации ДВ-12/01С, ориентировочно: «детские воспоминания, 12 лет, сны» — задержался. Что-то показалось не так. Не так, как было, как помнилось.

— А теперь, Коля, снова поиграем. Я говорю слово, ты отвечаешь первое, что приходит на ум. Итак — «странные сны».

— Нельзя никому говорить...

О-го-го! С первого раза — в точку!

Что-то изменилось, что-то произошло в сознании Банника. Раньше он всегда уклонялся от самого признания «странных снов». Возникало стороннее возбуждение, беспокойство, волнение, а если сильнее нажать — в этой области появлялась зона торможения: сначала небольшая, но быстро распространяющаяся вширь и вглубь... И сеанс гипноза приходилось прерывать из-за дальнейшей его бесперспективности, а значит и бессмысленности.

— Спокойно, Коля, спокойно. Ты совершенно прав, никому о них рассказывать нельзя. Но я врач, ты у меня на приеме, мне — можно. Ты же слышал о врачебной тайне?

— Все равно нельзя.

— Мне — можно, Коля. Ведь ты пришел на консультацию. Я знаю, сны тебя пугают, беспокоят.

— Да, да!

Баринов взял Банника за запястье. Пульс учащенный, но в пределах. Продолжать, или идти дальше по плану?.. Черт, опять импровизация! И решать надо быстро, на ходу. Тем более, что разговор-то о «странных снах»... Ладно, не впервой! Конечно, известный риск для перципиента, но куда больший риск потерять нащупанный центр активности и в следующие сеансы к нему уже не вернуться. А так бывало, и достаточно часто. Значит, рискнем! Применим самое простое, что зачастую оборачивается самым эффективным.

— Хорошо, Коля, очень хорошо! Ты молодец. Сейчас ты уснешь глубже, глубже... Ты засыпаешь. Ты сосредоточишься, соберешься с мыслями. На счет «три» ты проснешься, ты откроешь глаза и расскажешь, что ты видел в последнем сне. Итак: раз... два... три!

И по какому-то наитию, давно отбросив «вопросник», просто забыв о его существовании, Баринов быстро спросил:

— Ты летал во сне?

Баринова опять, уже знакомо со времен памятного сеанса с Иваном Сивохо ударило откуда-то изнутри в затылок. Затуманилось в глазах, закружилась голова... Он закрыл глаза, но дымка не исчезла, сквозь нее проступила картинка — тусклая, черно-белая, нерезкая.

Он поспешил открыть глаза, однако тогда картинка накладывалась на панораму лабораторного зала, на сидящего перед ним через стол Банника.

Он снова плотно сжал веки, даже прикрыл для верности глаза руками, изолируясь от окружающей обстановки... Картинка быстро обретала цветность, яркость, контрастность — словно на экране настраиваемого телевизора. Только в отличие от телевизионной была стереоскопически объемна. Хотя по телевизионному нереальна и захватывающа.

Словно съемка велась с какого-то летательного аппарата.

...Он сидел, чуть наклоняясь, облокотившись на деревянный край кабины, а внизу проплывал лес. Хвойные и лиственные деревья покачивали вершинами, то сходились плотно, то расступались полянами. То там, то здесь виднелись небольшие каменистые отроги, а вот прямо под ним проплыло небольшое озерцо, а вдалеке у горизонта, если приглядеться, угадывалась излучина большой реки... И он с удивлением понял, эту картинку он «слышит», «видит» и «ощущает» целиком и полностью — синеву неба, прохладу и свежесть воздуха, бьющего в лицо, запах травы, хвои и листвы, солнечное тепло на лице и руках... и звуки — лесные, вольные, природные...

Опыта в воздухоплавании Баринов не имел никакого, но чувствовал, что высота полета сравнительно невелика, не то, что через иллюминатор Ил-18 или Як-40. Может быть, вертолет? Или спортивный самолет? Однако, ни шума двигателей, ни крутящихся винтов... И скорость небольшая, ну, скажем, как на мотоцикле...

Что ж это за аппарат такой?

Непонятно, совсем непонятно. Хотя, хотя... помнится, в восемьдесят втором или восемьдесят третьем молодежь из его института и некоторых других академических вдруг и сразу заболела дельтапланеризмом. В предгорье на базе воронцовского дома отдыха соорудили несколько сараев-ангаров, оборудовали на ближнем склоне стартовую площадку. Сами конструировали дельтапланы, сами их делали, сами испытывали и летали. Помнится, он с большим удивлением и даже восхищением наблюдал за полетами этих огромных птиц с человеком под крылом, но каждый раз тактично отклонял все приглашения попробовать подняться в воздух самому... Может, зря отказывался? Сейчас бы эти ощущения пригодились. И не исключено, что что-нибудь стало бы яснее и понятнее...

Вдруг аппарат словно споткнулся, дернулся и, наклонившись, резко развернулся вправо. Баринов услышал негромкий, сухой смешок — «Хе-хе-хе!» — и понял, что смеется он сам. А потом увидел большую поляну невдалеке, а на поляне пасущихся оленей. Стадо голов в пятнадцать-двадцать из самок с детишками возглавлял олень-красавец с рощей рогов на голове. Его рост с непривычного ракурса оценить трудно, однако, судя по рогам, широкой спине, раздутым бокам это был гигант. Хозяин здешних мест. Таких, наверное, даже медведь обходит стороной.

Аппарат снизился почти до верхушек деревьев, обогнул поляну и осторожно приближался к стаду, словно подкрадывался. А ведь действительно подкрадывался, понял Баринов, ведь заходит он грамотно, от солнца... Рука Баринова нырнула вниз, на уровень колена, нащупала то ли в корзине, то ли на полке большой камень-голыш, килограмма на полтора. И в тот момент, когда до оленя-вожака оставалось не более пятнадцати-двадцати метров, тот, в теле которого находился Баринов, изо всех сил швырнул голыш в ничего не подозревающее животное. Попал. Камень с глухим отчетливым звуком ударил по холке. Олень присел, дернулся и прыгнул — нелепо, некрасиво — вверх и вперед, в кусты, под деревья. Стадо замерло, потом заметалось в панике, запрыгало, бросилось врассыпную кто куда: кто за вожаком, кто назад, кто по сторонам... А тот, кем был Баринов, захохотал во всю мочь, захлебываясь гоготом, от восторга колотя внушительными кулаками по борту кабины перед собой — вот как понравилась ему эта немудрящая шутка...

Картинка начала мерцать, прыгать, сосредоточиться выборочно на какой-либо детали уже не получалось, и это раздражало больше, чем осознание полного непонимания увиденного.

Спокойно, спокойно... Это Баринов скомандовал уже себе. Не суетиться, не паниковать, ничему не удивляться. Получается, телепатические способности проявились все же у него, а не у Ивана, и не у Банника. Не могут они оба — и Иван, и Банник! — сразу и одновременно оказаться телепатами. Или же могут? Или все же это он, Баринов, «снимает» с их мозга картинки, образы, целые сюжеты... Уф-ф, бедная моя голова...

Баринов внутренне вздрогнул, дернулся, едва не потеряв контроль и над собой, и