Читать книгу - "Эйфельхайм: город-призрак - Майкл Фрэнсис Флинн"

— Вот и славно, — сказал Ганс. — Труд — отец забвения.

— Суровый отец, — отозвался Готфрид, — когда так мало пищи, чтобы поддерживать силы.

Дитрих сильно удивился, ибо Великий пост давно окончился. Но Ганс жестом призвал своего товарища молчать. Он скакнул к окну, из которого открывался вид на деревню:

— Расскажи мне об этих евреях и… их особой пище.

Готфрид отвернулся к церковным облачениям и, казалось, внимательно их изучал, но по его склоненной набок голове было видно, что он тоже внимательно слушает.

— Мне мало известно об иудейской пище, — ответил пастор. — Например, они не едят свинины.

— Прямо как мы, — встрял Готфрид, но Ганс снова шикнул на него.

— А есть ли иная пища, которую они едят, а вы нет?

По тому, как замерли крэнки, Дитрих понял, что вопрос для них очень важен. Замечание Готфрида, с его намеком на подражание иудаизму, обеспокоило священника.

— Мне не известно ни об одной такой, — сказал он осторожно. — Но сами они очень отличаются от нас.

— Так же сильно, как и Готфрид от меня? — Тот прервал свой тщательный осмотр одеяний для литургии и прищелкнул.

Священник ответил:

— Я не вижу различий между вами.

— И все же его народ пришел однажды в наши земли и… Но то случилось в незапамятные времена, теперь все изменилось. Ты, может, заметил, что и Пастушка говорит немного иначе. На ее Heimat мало употребляют великокрэнкский, если говорить вашими словами, так что «домовому» приходится делать двойной перевод. Для нас ты и Малахай кажетесь почти одинаковыми, за исключением волос, одеяния… и пищи. Однако ж, мы слышали, твой народ нападает на них, изгоняет из домов и даже убивает. Дело не может быть в ростовщичестве, о котором я слышал. Бессмысленно уже само по себе убивать человека за то, что должен ему денег, и вдвойне бессмысленно убивать человека за то, что должен кому-то другому.

— Слухи об отравителях колодцев обгоняют чуму, а люди от страха творят безумства.

— Люди творят глупости. — Ганс провел пальцем по кромке оконного стекла. — Разве убийство ближнего воспрепятствует «маленьким жизням», переносящим заразу? Станет ли моя жизнь длиннее, если я укорочу век другого?

— Папа Климент писал, — сказал Дитрих, — что христианское благочестие должно распространяться на евреев, потому эти расправы — дело рук грешных и непокорных. Он настаивал, что вероучения евреев и христиан составляют одно целое, которое он называл «иудеохристианским». Наша вера вышла из Израиля, как ребенок рождается от матери, а потому мы не должны предавать их анафеме как еретиков.

— Но ты же недолюбливаешь их, — заметил Ганс. — И показываешь это.

Пастор кивнул:

— Они отринули Христа. Задолго до явления Спасителя Господь избрал евреев быть светочем для остальных народов, дал им многие законы в знак сего. Но с того дня, как явился Христос, их миссия окончилась, свет пришел ко всем, как и пророчествовал Исайя. Законы, прописывающие исключительность иудеев, потеряли свою силу; ибо если все народы призваны Богом, то между ними не может быть различий. Многие евреи уверовали в это, но прочие уцепились за старые порядки. Они подговорили римлян убить нашего благословенного Господа. Убили Иакова, Стефана, Варнаву и многих других. Посеяли раздор в наших общинах, извратили нашу службу. Их военачальник Бар Кохба расправился с евреями-христианами и многих из них изгнал. Позднее они предали христиан римским гонителям. В Александрии выманили их из домов, крича, что храм их в огне, и затем атаковали; а в далекой Аравии, где правили как цари, вырезали тысячи христиан в Наджране. Так что вражда наша давняя.

— А те, что творили эти деяния, все еще живы?

— Нет, они давно обратились в прах. Ганс потряс рукой:

— Виноват ли человек в том, что совершено не им? Вижу, у этой вашей charitas, которую ты проповедуешь на пару с Иоахимом, есть свои пределы, и иногда за зло расплачиваются злом. — Он принялся колотить по оконной раме ладонью. — Но если отмщение — закон, зачем я оставил Скребуна? — Готфрид и Дитрих встретили непривычную вспышку чувств молчанием. Ганс обернулся к ним: — Скажи мне, что я не свалял дурака, священник.

Готфрид передал Дитриху подризник из белого льна. Надевая его, пастор вспомнил, что именно в это одеяние Ирод облачил Господа, пытаясь выставить того на посмешище.

— Нет, — сказал он Гансу. — Конечно, нет. Но евреи были нашими врагами на протяжении многих поколений.

Ганс посмотрел на него совсем как человек:

— Кто-то сказал однажды: «Возлюби врагов своих». Готфрид вновь повернулся к столу и спросил:

— Отец, в последнее время ты носишь белую ризу. А эти тоже следует выложить?

— Да-да. — Дитрих отвернулся от Ганса и не мог собраться с мыслями. — Св. Ефрем — учитель Церкви, потому белый. Ведь этот цвет — сумма всех цветов, символизирует радость и чистоту души.

— Как будто этот ритуал что-то значит, — сказал Иоахим, входя в комнату. — У тебя появилось два помощника, как я погляжу. Хорошо ли им известны их обязанности? Знают ли они, какими пальцами прикасаться и поддерживать священные латы, дабы ты смог выйти на битву с дьяволом и триумфально повести народ к вечному Отечеству?

— Слишком неуклюжий сарказм, брат мой, — сказал ему Дитрих. — В следующий раз для нужного эффекта будь более деликатным. Люди жаждут церемоний. Такова наша натура.

— Изменить человеческую натуру — вот зачем Иисус оказался среди нас. «Вечное Евангелие» Иоахима из Флоры отвергает всякую необходимость в знаках и покровах. «Когда пришел тот, кто совершенен, формы, традиции и законы исполнили свое предназначение». Мы должны путешествовать в собственных душах.

Дитрих повернулся к двум крэнкам:

— И все из-за того, должен быть подризник белым или зеленым! Ради всего святого, Иоахим! Подобные minutiae[210]завладели тобой куда больше, чем мной.

— Об этом нам ничего не известно, — сказал Ганс. — Он прав в том, что касается закручивающихся спиралью измерений. Чтобы отыскать наш дом небесный, мы должны совершить путешествие не в длину, не в ширину, не в высоту и не через время, которое имеет протяженность.

— Мы всегда можем уйти, — сказал Готфрид, чмокнув губами, но Ганс щелкнул челюстями, и его товарищ тут же прекратил смеяться, продолжив: — Мы оторваны от своего дома, от племени. Так давай не будем отрываться друг от друга.

* * *

На следующий день Дитрих наткнулся на человека, пристально осматривавшего стены церкви. Схватив его за плащ, он обнаружил, что это был слуга-еврей.

— Что ты здесь делаешь? — с подозрением осведомился пастор. — Зачем тебя сюда послали?

Неожиданно пойманный взмолился: