Читать книгу - "Художник из 50х - Сим Симович"

— На фронте это чувствуешь сразу, — объяснил Гоги. — Хорошо сбалансированное оружие само ложится в руки правильно.

— Вот именно! А конструкторы иногда об этом забывают. Делают технически совершенную машину, но не учитывают человеческий фактор.

Они ещё полчаса обсуждали детали, планировали дальнейшую работу. Селельман показал образцы нового оружия, объяснил особенности конструкции, рассказал о планах испытаний.

— А знаете, что мне особенно нравится в ваших рисунках? — сказал он напоследок. — В них чувствуется уважение к солдату. Не абстрактный воин, а живой человек, которому должно быть удобно.

— Каждый солдат — чей-то сын, муж, отец, — тихо ответил Гоги. — Он имеет право на хорошее оружие.

— Золотые слова, — кивнул Селельман. — С таким подходом мы создадим лучшее в мире стрелковое оружие.

По дороге домой Гоги думал о произошедшем. Неожиданная похвала Крида, новое интересное задание, возможность применить свой фронтовой опыт в мирном деле. Жизнь поворачивалась к нему всё более интересной стороной.

И главное — работа имела смысл. Каждая правильно нарисованная деталь могла сделать жизнь солдата безопаснее, а его действия эффективнее. Это была настоящая служба Родине — не громкими словами, а конкретными делами.

В машине он достал блокнот и начал набрасывать план работы на ближайшие недели. Двадцать образцов оружия, по три-четыре иллюстрации на каждый. Работы много, но она того стоит.

За окном проплывала вечерняя Москва, и Гоги чувствовал, что нашёл своё место в этом большом и сложном мире.

Заканчивая работу в лаборатории Селельмана, Гоги вспомнил о разговоре с Николь. Она говорила о своей мечте сыграть Лизу в «Пиковой даме», о том, что режиссёр обещал поговорить с коллегами из Большого театра. Но обещания — это одно, а реальные действия — совсем другое.

Импульсивно он попросил Семёна Петровича завезти его в театр, где играла Николь. До закрытия оставалось около часа — как раз успеет поговорить с режиссёром.

Театр был почти пуст. В фойе убирали уборщицы, администраторы подсчитывали выручку. Гоги прошёл к служебному входу, где его остановил вахтёр.

— Куда направляетесь, товарищ?

— К режиссёру Борису Петровичу, — ответил Гоги. — По творческим вопросам.

— А вы кто будете?

— Георгий Валерьевич Гогенцоллер. Художник-декоратор.

Вахтёр проверил какой-то список и кивнул.

— Проходите. Кабинет на втором этаже, дверь с табличкой.

Борис Петрович Соколов сидел за массивным письменным столом, разбирая какие-то бумаги. Мужчина лет пятидесяти, с окладистой бородой и умными глазами. Увидев Гоги, он поднял голову.

— Георгий Валерьевич! — встал навстречу. — Какими судьбами? Как дела в новом месте работы?

— Спасибо, нормально, — ответил Гоги, пожимая протянутую руку. — А к вам по одному деликатному вопросу.

— Слушаю.

— Речь об актрисе Николь Станицкой. Очень талантливая девушка, мечтает о большой сцене.

Лицо режиссёра помрачнело.

— Да, талантлива. Но, Георгий Валерьевич, вы же понимаете… Время сейчас сложное. Национальный вопрос острый.

— Не понимаю, — нахмурился Гоги.

— Ну как же! Станицкая — полячка. Отец из Варшавы, это известно всем. А сейчас с поляками отношения… сами знаете.

— При чём здесь национальность? Она советская актриса, играет в советском театре.

Соколов вздохнул и сел обратно за стол.

— Георгий Валерьевич, вы человек творческий, но наивный. Большой театр — это не просто театр, это витрина советского искусства. Там каждую кандидатуру проверяют очень тщательно.

— И что, польское происхождение — это приговор?

— Не приговор, но серьёзное препятствие. Особенно сейчас, когда в Польше неспокойно.

Гоги почувствовал, как поднимается раздражение. Талантливая актриса не может получить роль из-за национальности отца? Это же абсурд!

— Борис Петрович, — сказал он, стараясь сдерживаться, — а если я попрошу вас пересмотреть это решение?

— Прошу прощения, но кто вы такой, чтобы просить? — режиссёр посмотрел на него с удивлением. — Конечно, мы работали вместе, я уважаю ваш талант, но…

— Но? — Гоги достал из кармана пиджака красную книжечку и положил на стол.

Соколов взял удостоверение, открыл, прочитал. Лицо его изменилось — удивление сменилось настороженностью.

— «28-й отдел», — прочитал он вслух. — Георгий Валерьевич, я не знал…

— Теперь знаете, — сухо ответил Гоги. — И теперь вы понимаете, что моя просьба имеет определённый вес.

— Конечно, конечно! — засуетился режиссёр. — Но понимаете, это не от меня зависит. Большой театр — отдельная структура…

— Зависит, — перебил его Гоги. — У вас есть связи, есть влияние. И теперь у вас есть веская причина этим влиянием воспользоваться.

Он взял удостоверение со стола и убрал в карман.

— Николь Станицкая — выдающаяся актриса. Её талант нужен советскому театру. А то, что у неё польский отец… — он пожал плечами, — у меня немецкая фамилия, и ничего, служу Родине.

— Это… это совсем другое дело, — пробормотал Соколов.

— Ничем не другое. Человек отвечает за свои поступки, а не за происхождение. Николь Станицкая родилась в России, выросла в России, училась в советских институтах. Она наша.

Режиссёр нервно теребил бороду.

— Георгий Валерьевич, но ведь я не могу гарантировать…

— Можете попробовать. И попробуете. — Голос Гоги стал жёстче. — Наш отдел имеет широкие полномочия, Борис Петрович. Очень широкие. И мы ценим людей, которые помогают решать важные вопросы.

— А если откажут?

— Тогда откажут. Но попытка должна быть сделана. Искренняя, серьёзная попытка.

Соколов помолчал, обдумывая ситуацию.

— У меня есть знакомый в Большом, заместитель главного режиссёра. Мы вместе учились в институте…

— Вот и отлично, — кивнул Гоги. — Позвоните ему завтра. Расскажите о таланте Станицкой, о её потенциале.

— А если он спросит, откуда такой интерес к этой актрисе?

Гоги встал и направился к двери.

— Скажете, что её рекомендует человек из органов государственной безопасности. Этого будет достаточно.

— Георгий Валерьевич! — окликнул его режиссёр. — А можно вопрос? Эта актриса… она вам дорога?

Гоги остановился у двери, не оборачиваясь.

— Она дорога советскому искусству, Борис Петрович. И этого должно быть достаточно.

Выйдя из театра, он почувствовал странное удовлетворение. Впервые за долгое время он воспользовался своим служебным положением для решения личного вопроса. И не испытывал никаких угрызений совести.

Система работала именно так — связи, влияние, давление. И если эта система может помочь талантливой актрисе получить заслуженную роль, почему бы её не использовать?

В машине он