Читать книгу - "Последнее желание - Судзуми Судзуки"

у меня не возникало ощущения реальности. Ни в хост-клубе, ни в палате у матери – везде я ощущала себя лишней. Даже моя квартира казалась мне нереальной, и только щелчок замка и поворот ключа придавали мне какую-то уверенность.

Всю следующую неделю я навещала маму, и она пролетела на редкость быстро. Тем не менее мое возвращение домой всегда сопровождалась знакомым ритуалом: скрип двери и щелчок замка. Первые два дня я сразу возвращалась домой после больницы и не могла заснуть, поскольку не успевала накопить усталость, поэтому на третий день я решила зайти куда-нибудь еще. С тех пор я стала убивать время или в баре, который открывался рано вечером, или в одном из домов, где располагалось онлайн-казино. После выходных я вернулась домой на такси с ощущением, что я больше не могу, но потом я собралась и решила что-нибудь купить, вернулась назад и случайно уронила ключ прямо на бетонный пол.

Присев на корточки, чтобы поднять ключ, я несколько секунд шарила по полу, но потом передумала и пошла снова к дому, толкнула тяжелую дверь на парковке и поднялась бегом по лестнице прямо на третий этаж. Обычно я не бегаю по лестнице: мне не нравится, когда я еле перевожу дыхание, а если я при этом еще и выпила, то меня тошнит. Сегодня я совсем не пила. Я не принимала ни таблеток, ни снотворного, ничего. В напряжении после бега по лестнице, я всем своим весом толкнула дверь третьего этажа, но она все равно заскрипела. Затем, нарушив ритм скрипа и щелчка, я вставила ключ в замок, повернула его и буквально ввалилась в квартиру. Закрыв дверь и положив ключ на ящик для обуви, я нагнулась, поставила сумочку на пол и принялась снимать обувь.

Я не могла взять много вещей в больницу. Если переусердствовать, то моя кожаная небрендовая сумочка, в которую и так еле влезают помада, мобильник и ключи, может запросто не застегнуться. Отправляясь в больницу, я кладу средства по уходу для мамы в бумажный пакет, оставляя в сумочке кошелек, телефон, ключи и косметичку. Даже если я не накрашена, мне не нравится, когда у меня нет ничего под рукой.

Я пришла в больницу в десять утра, мама уже проснулась и, откинувшись на спинку кровати, смотрела в окно – вопросительным взглядом человека, находящегося под действием болеутоляющих препаратов. Я вытащила из пакета вату и дешевый тонер, поставила их на холодильник за кроватью, а потом молча уселась в кресло и принялась смотреть в ту же сторону, куда смотрела мама. Она только иногда что-то бормотала, просила поднять кровать повыше или зарядить телефон. Когда настало время обеда, я наблюдала, как мама только делает вид, что ест, я же съела половину фунчозы с салатом, купленной в магазине на первом этаже. Я думала, что съем все целиком, но мне расхотелось есть от вида неаппетитной больничной еды, как и от того, что, по сравнению с руками матери, мои руки выглядели чрезмерно толстыми.

После обезболивающих мама не чувствовала боли, не жаловалась, но дышать ей было тяжело. Я не могла понять, хрипит ли она от напряжения или же этот звук вырывается из ее легких непроизвольно. И еще я не понимала, нужно ли было воспринимать ее тусклый взгляд и обрывки фраз как показатели того, что с ней что-то сильно не так, или же ее глаза и рот теперь действовали как бы сами по себе, а с ее сознанием и чувствами все было в порядке. На телефон приходили сообщения от моей подруги из сауны. Я не стала говорить ей, что ходила к хосту, понимая, что это как-то вульгарно. От обсуждения Эри наш разговор перешел к планам на пластическую хирургию, затем мы стали обсуждать дурацкую мангу. Другая девушка, с которой я работала в баре и с которой мы вроде дружили, поделилась, что те два парня, которые хотели видеться с ней и мной, потом заказали красотку двадцати лет, которая нас обеих жутко бесила.

Я долго сидела в одной позе и копалась в телефоне, а вчера еще зависла за листанием глянцевых журналов, поэтому у меня страшно болели и спина, и ноги. Так что когда мама заснула после дневных таблеток, я выскользнула в коридор, чтобы покурить, и в этот момент у меня зазвонил телефон. Поскольку это был номер больницы, у меня промелькнула мысль, что мамы не стало, но мне сообщили, что к ней пришел посетитель. Ответив, что я сейчас подойду, и сделав три затяжки, я вышла из восточного выхода и нехотя подошла к медсестрам на этаже, где располагалась мамина палата и где лежали пациенты, доживающие последние дни своей жизни.

Посетитель, оказавшийся мужчиной, представился только по имени. Так обычно делают хосты – но он точно был не из их числа. Ему было лет пятьдесят, даже ближе к шестидесяти. Судя по одежде, он был обеспеченным. На нем был осенний пиджак, и в руках он нес бумажный мешочек, который он придерживал только за краешек, поэтому я решила, что он, должно быть, приехал на машине. Когда мама снова легла в больницу с жалобами на боль и трудности с дыханием, ей добавили обезболивание, поэтому к ней пускали только членов семьи. Но поскольку до этого она тоже лежала в больнице, где я навещала ее далеко не каждый день или же забегала совсем ненадолго, я и не подозревала, что у нее бывают посетители. Только один раз я столкнулась с редактором-фрилансером, помогавшим маме с работой.

Когда я принялась рассказывать ему о маме, мужчина кивнул, продолжая улыбаться:

– Я и не наделся, что увижу твою мать.

После этого он сразу сообщил, что хочет передать мне что-то, и протянул тот самый бумажный пакетик, приоткрыв его краешек. В голове возникло предостережение – «не бери ничего у незнакомцев», – но я не могла вспомнить, был ли это чей-то совет или просто клише, так что, когда я потянулась за пакетом, мое лицо выражало сомнение.

– Возьми. Это для твоей мамы.

Он не собирался забирать обратно этот пакет, а я не хотела вступать в перебранку в вестибюле, где повсюду сновали медсестры, поэтому я взяла его точно так же за краешек, как будто хотела посмотреть, что там лежит. Заметив мое замешательство и сообразив, что вестибюль не подходит для долгих объяснений, он спросил: «Найдется минутка?» Я заглянула в палату к маме, после чего мы вышли во двор.