Читать книгу - "Божьим промыслом. Серебро и олово - Борис Вячеславович Конофальский"

— И что это за вопрос?

— Я просмотрел бухгалтерскую книгу отца, и там сказано, что он вам объявил, и что вы с тем согласились, что для завершения дела выплатите ему тысячу двести гульденов, а вы матушке передали лишь тысячу, я сегодня те деньги пересчитал. Вот и вопрос. Вы обязуетесь доплатить двести злотых?

Тут генералу захотелось вспылить… Но, честно говоря, стал он припоминать, что именно о тысяче и двух сотнях говорил ему старый архитектор в последнюю их ругань. И к тому же барону очень не терпелось закончить замок. Очень. А ещё он рассчитывал в скором времени пополнить свои сундуки. И посему нехотя согласился:

— Будь по-вашему. — И он кричит. — Гюнтер! Чашку господину Копплингу.

Глава 38

Дела, дела, дела… Думал он, когда ехал в прекрасный Ланн, что будет тешить себя роскошным телом Брунхильды, вечером ложиться с нею в постель, и утром просыпаться с нею, так же как было когда-то давным-давно. Или найдёт своих бывших оруженосцев, и как в прошлые времена пойдёт с ними в превосходные ланнские купальни, где белый мрамор и горячая вода, хорошие повара. Где юные девы и молодые жёны, алчные до подарков и золота готовы восседать за столами полностью обнажённые. Прекрасные, смешливые, хмельные и доступные. Но нет, он не успел выпроводить архитектора, с которым просидел за разговорами о замке не менее получаса, как явилась «племянница». Зашла по своему обыкновению без разрешения, без доклада, Кляйбер только проводил её удивлённым взглядом.

— Доброго вам дня, дядюшка. Готовы вы?

Волков позвал Гюнтера и велел ему нести чистую одежду. Так пока он одевался, Агнес не вышла, а уселась беспардонно на стул и не отводя от «дядюшки» взгляда, стала рассказывать о семье жениха. А когда он надел синий шёлковый колет со множеством пуговиц, так, к удивлению Гюнтера, она встала, оттеснила слугу: отойди и принялась своими ловкими пальцами сама те маленькие пуговицы у барона на груди застёгивать. Волков тому не противился. Молодая женщина, надо сказать, привлекательная, вела себя как близкая ему. Как родственница. Она будто подчёркивала это перед всеми его людьми и слугами. И поехала не в своей карете, а села к нему. От неё пахло розами… И ещё чем-то. Мылом что ли каким-то неприятным или зельем…

— Я к ним ненадолго, — предупредил он её.

— Я помню, помню, дядюшка… — Соглашается «племянница». —

Никаких посиделок, выпьем вина, они вам поклоняться, скажете им пару слов и всего-то.

— У меня ещё много дел. — Поясняет он.

— Я знаю, графиня сказала, что вы до отъезда хотите с нею побыть. — Говорит дева. И это слово "побыть’в её устах звучит так просто и обыденно. Волков косится на неё, а Агнес и говорит ему:

— И она того ждет. Но в доме у неё за нею же и следят. А к вам в трактир ездить графине не по чину, опять же болтать будут.

— Мне нужно, чтобы она на письмо герцога ответила. — Вспоминает генерал. — Мне это письмо надобно.

— Напишем письмо, напишем… — Говорит «племянница» и в этом девичьем «напишем» чувствуется полное её участие в его делах. Но он почти не знает эту молодую женщину, она совсем уже не та, что была раньше, Волков не понимает:

— Неужели ты заняла такое место в городе и при дворе лишь благодаря своим зельям?

— Во многом. — Отвечает Агнес. — Но путь свой я начала, как ваша племянница. Фамилия Фолькоф поначалу отворяла мне двери. А дальше уже я сама. Своим умом… Хотя, конечно, о ваших войнах и подвигах вести в город прилетали. И как вы свершите что-то, то еретиков побьёте где-то, то ещё что… Так меня снова все на обеды и ужины разрывали, не знала куда ехать, чтобы про вас последние сплетни послушать. А уж как графиня с графом в Ланне появилась, так мне проходу не дают, приведи её на ужин, да приведи… Ею стали все просто восхищаться. Дурень один, поэтишко местный, стихи ей посвящал… Какая она мужественная, да какая красавица… А молодые дураки стали носить шарфы в её цветах.- Агнес смеётся. — Аж бесит. И граф ещё… — Она качает главой. — Все ему умиляются. Думаю… Вырастет — умнее вас станется.

Да, это всё было хорошо, но…

— Следи за нею, как бы она тут глупостей не наделала, — говорит генерал.

— Слежу, — отвечает Агнес. — Вот придумываем с нею как из Цумеринга для неё поместье какое добыть.

— У отца Родерика и поместья имеются? — Удивляется барон.

— Имеются, у него всё что только захочешь имеется. — Заверяет его «племянница». — Уж очень ловок до денег. Всегда таким был, а теперь, когдасан покинул, так и вовсе не стесняется в делах. Процветает. Вот мы и думаем, как графине землицы хорошей от него добыть. И то письмо от герцога Ребенрее, что вы привезли, как раз нам кстати.

— Уж вы поосторожнее будьте, — говорит ей генерал.

— О том не волнуйтесь, мы в фаворе у архиепископа, графа он привечает на обеды, два раза его приглашал, и вас он ценит. Очень. Говорит, таких как вы людей мало.

— Каких «таких»?

— Несгибаемых и с душою пламенеющих.

— Пламенеющих? — Не понимает барон.

— Это его слова, — отвечает Агнес. И выглядывает в окно, а потом и говорит. — Господин фон Готт, приехали! Вон к тому дому надобно…

Семейство Штайнов собралось видимо всё, включая братьев и сестер главы семьи с их женами и детьми, Волков не стал даже и считать всех. Три десятка разных нарядных горожан собрались его встретить. Генерал, признаться, давно уже привык к почитанию персоны своей, к уважению к себе, но здесь, в этом большом и хорошо устроенном доме, он чувствовал себя персоной очень значимой. Ему долго представляли мужей и дам этой фамилии, и он со всеми с ними был вежлив, ко всем благосклонен, в общем терпелив. А потом и представили жениха… Вернее его вывела сама Агнес за руку. И тут генерал, признаться, удивился. Отец Леонарда, был ростом низок, и братья его не высоки, а сам жених вырос изрядно, едва ли не дорос до роста самого генерала. Притом, что и телосложением молодой человек выделился.