Читать книгу - "Начало - Александр Нерей"

про октябрь сейчас, про месяц. Так что, имейте зарубки на носах: ежели какая напасть приключилась, только эти двое будут знать то, что вам нужно исполнять незамедлительно.

Повторяю для непонятливых: незамедлительно! Или беда разрастётся так, что в усреднённых вами мирах такие круги по воде пойдут, что землетрясениями не отделаемся.

Все так и ахнули, и я в том числе, когда представил возможные последствия беды. Но все ещё не знали, о чём пойдёт речь, а я знал и представлял куда больше других.

— Не дрейфить. Угодник предупредил, а он дело своё знает, и на помощь мигом примчится. Так что, ходите в школу, учите уроки, а по городу гуляя, ухи грейте на чужие разговоры. А как что узнаете, мигом к нашей троице с докладом. Ко мне, двенадцатому или одиннадцатому. Как только что-нибудь сподобится, а что имею в виду, позже объясню. Так забыли о равенстве промеж вами, и всё сказанное нашей троицей исполнять, как на духу. Жизни человеческие будут зависеть, от того, как вы быстро всё сделаете и обернётесь. Понятно?

Киваете, а что вам понятно и не знаете. Бог вам судья.

Теперь в двух словах о грядущем испытании. В октябре закинет к нам человечка из какого-нибудь дальнего от нас мирка. Случай особый, но бывает такое от быстрого мирового уравнивания. Так вот, кто это будет и откуда – неизвестно. Может, мамка, детёныша бросившая в своём миру, или дядька, захмелевший и сиганувший в привидевшийся ему один из наших. И такое от сдавливания между мирами бывает, так что, ждём религиозного бреда на тему конца света. Всё уразумели, что случиться обещается? Вот и славно, а то я притомился.

Дед встал и, как ни в чём не бывало, вышел из сарая, а мы, оглушённые новостью, остались и ещё долго глядели помутневшими взглядами каждый в свою синюю даль.

Глава 31. Откровения душ

Разошлись мы поздно. Сначала все сидели, не шелохнувшись, и думали, каждый о своём. Потом устали от одиноких и тоскливых мыслей и начали делиться впечатлениями. Общались все, кроме меня и одиннадцатого. Мы сидели рядом, как два никому не знакомых памятника. Ни мне, ни ему разговаривать не хотелось, а всем остальным с нами подавно.

Косых и презрительных взглядов не было, а были лишь уважительные и понимающие, но и они не позволяли моей совести успокоиться. Из-за чего-то я всё равно чувствовал себя виноватым, особенно перед соседом.

— Расходимся, или как? — наконец, обратился Александр-третий ко мне и сидевшей рядом скульптуре.

— Конечно. Только я с Саньком пока тут останусь. Вдруг, дед удумает озадачить нас, — ответил я третьему, и все начали расходиться.

Когда мы остались вдвоём, ещё долго сидели молча. Разговаривать не хотелось, и я тянул время и ждал, когда соседский близнец заговорит первым.

— Ничего рассказать не можешь? — не выдержал он, наконец.

— Сказку могу рассказать. Не думай, что издеваюсь. Нужная сказка. О змее и мышке.

— Валяй, — разрешил напарник.

Я долго и путано рассказывал услышанную во сне сказку, а когда окончательно заблудился в мышиных страданиях, своими словами объяснил её смысл. Сказал, если кто-нибудь узнаёт о завтрашнем дне, по мировым законам, этот день обязан измениться. А так как нам стало известно, что вскоре случится беда, значит, и она обязательно поменяет вкус и запах. Если раньше тётка была пострадавшей, значит, в октябре такое может случиться с дядькой. И если беда случилась в одном мире, то непременно грянет в другом.

Одиннадцатый сидел, слушал мои сбивчивые речи и не задавал вопросов. А я с не проходившим чувством вины рассказывал, то повторяясь, то исправляясь.

— Что там изначально случилось? Что тебе Калика рассказал? — перебил он, не вынеся сказочно-бедовой пытки.

— В том-то и дело, что ничего. Он так напугал новостями, что мне конец света пригрезился. Подумал, что Бога спасать пойдём. Это после его слов о человеке, из-за которого начнётся религиозный переполох, потому как все его давно мёртвым считали. А про то, что на самом деле будет, сон вещий увидел. Ну, так Павел объяснил. И главное задание, которое нам с тобой выпало – поиск тайной тропы в мир девчушки-старушки. Она нам, получается, позарез нужна.

Одиннадцатый чуть не подпрыгнул. Глаза так и загорелись.

— Девчушку? Во дела. Что же ты… Ах, да. Меня дед тоже пытать приходил, но я ничего понять не мог. А тут такое намечается, — затараторил он и уселся прямо на стол. — Когда пойдём? Завтра?

— Откуда мне знать. Я ни дороги не знаю, ни имени её. А может, она где-нибудь в молодых мирах живёт? Там, где зязябры водятся. Или, вдруг, в будущем? — размечтался я.

— Тогда на кой нам она? Если мы без неё можем в будущее протиснуться? Ты загнул про будущее. Угодника мы сами не сыщем, в том-то и дело. Наша прогулка должна быть куда-нибудь неподалёку. Она же запросто по нашим мирам бродит, и пропуски раздаёт.

— Дубинушка ты. Она не пропуски раздаёт, а метки расставляет. И посредникам, и зверям лесным, и даже рыбам, которых мы с тобой на рыбалке ловим, — нашёл и я, чем удивить брата.

— Врёшь. На кой ляд им метки? Как они в подвал заплывут? На сковородке, что ли?

— Другие у них метки. Не для путешествий, а для сохранности жизни и здоровья. Так как она знакома с Природой, а та дура дурой и погубить всех может, ей приходится метить тех, кого никому трогать нельзя. Ни съесть, ни понюхать. Понятно? — растолковывал я дружку то, что ещё недавно сам ни понять, ни принять не мог.

— Ни в жизнь не поверю. Чтобы на мне рыбья метка чешуйкой приклеилась, и меня через это природа не съела? Хрень. Ой! Укроп это, — всё больше и больше горячился мой собеседник.

— Ах, укроп? Тогда не проси, чтоб тебе рассказывал. Иди к деду или к Калике, и пусть они тебя просвещают, — возмутился я и вскочил с табурета.

Мы, как два гордых крейсера, как рассказывал дед, задрали обиженные друг на дружку носы и разошлись в противоположных направлениях, не замечая один другого. Один крейсер нырнул в подвал, а другой выплыл вон из сарая. Только крейсер, которым был я, сразу у сарая воткнулся гордостью в деда.

— Разбежались?

— Пошёл он, этот укропчик, — выпалил я с досадой. — Не хочу с