Читать книгу - "Враг мой - Барри Лонгиер"

— Пур Сонаан упорно работает над этой задачей...

— Тора Соам! Сейчас в мадахе много солдат-землян.

— И что же?

— Пока вы будете заботиться о моей безопасности, они останутся вемадах. Я предпочла бы положиться на них, а не на милость драка.

Тора Соам некоторое время молчал. Потом Джоанн почувствовала, как он склоняется к ее койке и берет плейер Пур Сонаана. Щелчок, звук перемотки, снова щелчок. Драк положил включенный плейер ей на колени.

— Учите старый урок, Джоанн Никол.

Она услышала его удаляющиеся шаги. Голос из плейера заполнил палату.

Это снова был рассказ Намндаса, молодого наставника Шизумаата из храма Ухе.

«... Шли дни; к тому времени, когда было набрано два новых класса, мои подопечные размещались у южного края стены Мадах. Эбнех стоял перед учениками и слушал, как они рассказывают об Аакве, Раде, Даулте и Ухе.

Когда все выступили, Эбнех развел руками.

— Мы называем предание об Ухе «Кода Овида»; какова же первая истина?

В первой «Кода» содержится, разумеется, много истин. Задача ученика состоит в том, чтобы извлечь из предания главнейшую истину.

Встал первый ученик и изложил общепризнанную истину из истории:

— Закон Ааквы заключается в том, что жрецы Ааквы высказывают подлинные пожелания Ааквы. Довольный Эбнех кивнул.

— Все согласны?

Все ученики кивнули, кроме Шизумаата. Тот смотрел на колонны вокруг могилы Ухе. Наконец Эбнех обратился к нему:

— Ты нас слушаешь, Шизумаат ? Шизумаат перевел взгляд на Эбнеха.

— Я слушал.

— Ты согласен с тем, как этот ученик понимает «Кода Овида»?

— Нет. — Шизумаат снова стал смотреть на могилу Ухе. Эбнех подошел к Шизумаату.

— Встань! — Шизумаат встал и перевел взгляд на Эбнеха. — А какую истину видишь в «Кода Овида» ты?

— Я вижу, Эбнех, что между племенем маведах и выживанием стоял закон; вижу, что это был не священный закон, а правило, придуманное на Синдие; вижу, что Ухе понял это и пренебрег законом ради спасения племени. Поэтому истина, которую я из всего этого вывожу, состоит в том, что законы должны служить синдие, а не синдие — законам.

Эбнех долго смотрел на Шизумаата, а потом проговорил:

— В таком случае скажи, Шизумаат, должны ли мы подчиняться желаниям Ааквы, передаваемым его жрецами?

— Если это добрый закон, то ему нужно следовать, если нет, то он не должен действовать.

Эбнех сузил глаза; соседи Шизумаата отодвинулись от него.

— Не хочешь ли ты сказать, Шизумаат, что законы Ааквы могут быть ложью?

Я зажмурился. Эбнех принуждал Шизумаата к богохульству. Шизумаат был достаточно разумен, чтобы это понять; но он был и слишком упрям, чтобы испугаться боли, которую испытает, принимая наказание за богохульство.

— Если законы исходят от жрецов, — молвил Шизумаат, — это значит, что они порождены смертными, обреченными ошибаться, то есть могут оказаться ложными.

Эбнех выпрямился.

— А если законы исходят от Ааквы?

— Тогда Ааква может быть неправ; он даже бывал неправ. Мне подсказывает это Предание об Ухе.

В храме установилась зловещая тишина. Я подбежал к Шизумаату и схватил его за руку.

— Думай, Шизумаат! Думай, что говоришь! Шизумаат вырвал у меня руку.

— Я подумал, Намндас, потому и дал такой ответ. Эбнех оттолкнул меня от ученика.

— Известно ли тебе, как ты поплатишься за свои слова?

— Да, Эбнех, я знаком с правилами, — ответил ему Шизумаат с улыбкой.

— Зная их. ты все равно издеваешься над ними?

— Я ставлю их под сомнение; я сомневаюсь в их происхождении; мне сомнительна их действенность. Знаю, жрецы выпорют меня за мои слова; но вот какой вопрос я вам задаю: докажет ли порка существование Ааквы и истинность его законов?

Эбнех не дал ответа.

Утром, когда Прародитель Всего осветил восточные колонны храма, я поднялся по ступеням и обнаружил Шизумаата стоящим на коленях среди колонн, лицом к Аакве.

Шизумаат прижимался щекой к камням пола. Камни были забрызганы темно-желтой кровью ученика. Глаза Шизумаата были зажмурены, грудь вздымалась. Позади него стояли двое жрецов с розгами. Сбоку стоял Эбнех и повторял:

— Подними голову, Шизумаат. Подними голову!

Шизумаат уперся ладонями в окровавленные камни, оттолкнулся и сел на корточки; утренний свет Ааквы озарил его серое лицо.

— Поднял.

— Что же ты видишь?

Шизумаат поколебался, прищурился, глубоко вздохнул.

— Я вижу прекрасный утренний свет, который мы именуем Ааквой.

Эбнех наклонился над ним и прошипел в самое ухо:

— Является ли свет богом?

— Не знаю. Что вы подразумеваете, говоря «бог» ?

— Бог! Бог — это Бог! — Одной рукой Эбнех схватил Шизумаата за плечо, другой указал на Аакву. — Не есть ли это Прародитель Всего? Шизумаат опустил плечи и медленно покачал головой.

— Я не знаю.

— А о чем говорит тебе твоя спина, Шизумаат ?

— Моя спина говорит мне о многом, Эбнех. Она говорит, что вы недовольны мною; она говорит, что, если усердно хлестать по живому мясу, из него брызнет кровь; она говорит, что это больно. — Шизумаат поднял глаза на Эбнеха. — Но она не говорит мне, что Ааква — бог; она не говорит мне, что законы жрецов — священная истина.

Эбнех поманил двоих с розгами.

— Секите его до тех пор, пока спина не скажет ему всю правду.

Один из слуг в ответ развернулся и удалился в храм. Другой некоторое время смотрел на Шизумаата, а потом отдал розгу Эбнеху.

— Спина уже рассказала Шизумаату все, чему может научить его розга. Возможно, вы придумаете довод поубедительнее.

И второй слуга тоже развернулся и удалился в храм.

Эбнех смотрел вслед обоим слугам; потом он отбросил розгу и посмотрел на Шизумаата.

— Почему ты восстаешь против Ааквы?

— Я не восстаю. Я только говорю правду, которую вижу, или вы предпочли бы, чтобы я вам лгал? Послужило бы это на благо истине?

Эбнех покачал головой.