Читать книгу - "Фантастика 2025-46 - Маркус Кас"

– Да, здесь с плеча рубить нельзя, – задумчиво сказал Буденный. – Казаки нахлебались войны по самую глотку. И воевать, да еще со своими же, заставить их трудно. Да и иногородние тоже не рвутся в бой. Им бы землю получить, да побыстрее начать на ней работать. Если они почувствуют, что эта ИХ земля, собственная, не арендованная, то драться за эту землю будут люто, насмерть. Поэтому право раздела войсковых земель надо отобрать у станичных сборов. Если их нельзя переизбрать, то их надо лишить этого права. А как это сделать – не знаю. Может, вы, товарищ Фрунзе, подскажете?

– Я согласен, что действовать надо осторожно, без перегибов и насилия, – сказал Фрунзе, строго посмотрев на Думенко. Тот не выдержал взгляда наркома и отвернулся.

– Вы, Филипп Кузьмич, – продолжил Фрунзе, – ничего не сказали о том, что не все ладно среди самих казаков. Я имею в виду «верховых» и «низовых» казаков. Земельный пай в низовых станицах составляет восемнадцать-двадцать десятин пахотной земли. А на севере области Войска Донского он в два раза меньше – от семи до десяти десятин. В некоторых же станицах на севере казаки имеют пай лишь в четыре десятины.

Кроме того, и в семьях казачьих тоже раздрай. Ведь как все получается – семья казака сводит всю полученную взрослыми мужчинами землю в одно хозяйство. Но фактическим владельцем этих хозяйств являются казаки старших возрастов. Молодые же хотя вроде бы и имеют собственный пай земли, но распоряжаться им не могут. Они оказываются на положении батраков. Ведь отделиться от семьи можно лишь с согласия станичного сбора, что не так-то просто, потому что все дела на этом сборе решают «старики», в чьих руках находится семейная земля. Считается, что на отделение от семьи с земельным паем могут рассчитывать лишь старшие сыновья, младшие наследуют только родительские земли. Да и то на полагавшейся им земле младшие сыновья могут считать себя хозяевами лишь тогда, когда родители станут совсем немощными.

– Все именно так! – воскликнул Миронов. – И откуда вам, товарищ Фрунзе, все это известно! Теперь вы, товарищи, должны понять – какая каша заварилась у нас на Дону. Добавьте еще и то, что казаки избрали в мае 1917 года Войсковой круг, который объявил себя верховной властью на Дону, заявив: «Войско Донское составляет неотделимую часть великой Российской народной республики, имеющую широкое местное самоуправление с правом законодательства по местным делам, не противоречащего общим основным законам, и с правом самостоятельного распоряжения землями, недрами и угодьями, принадлежащими Донской войсковой казачьей общине». То есть, получается, что Россия – сама по себе, а Войско Донское – само по себе.

– Сепатизмус вульгарус, – сказал я, – обычный местечковый сепаратизм. Не было ни одной революции, которая не переболела этой хворью. Лишь бы весь этот парад суверенитетов не закончился кровопролитием. А для этого, товарищи, надо прежде всего покончить с теми, кто представляет наибольшую опасность для советской власти. Я имею в виду тех, кто отправился на Дон для того, чтобы под знаменем генерала Алексеева пытаться сформировать боевую организацию, с которой он выступит против власти Советов. К этим людям могут примкнуть и все недовольные советской властью из числа казаков.

– Вы считаете, что генерал Алексеев и его сторонники станут тем центром, вокруг которого будут консолидироваться наши враги? – спросил Миронов. – Впрочем, и такое возможно. Ведь вы, Вячеслав Николаевич, рассказывали мне о той роли, которую сыграл генерал во время свержения монархии. Мягко говоря, он вел себя довольно странно.

– Более чем странно, – сказал я. – Поэтому, пока не поздно, нам надо полностью покончить с алексеевской организацией. А с казаками мы найдем общий язык. Я думаю, что надо в отношении с ними действовать не принуждением, а убеждением. Надо использовать агитаторов, например, тех казаков, с которыми мы в Петрограде покончили со сторонниками Свердлова и Троцкого. Они тогда многое поняли. Пусть эти казаки поговорят со своими земляками-станичниками, расскажут им о нашей власти, о том, что мы хотим и что уже успели сделать для народа. Ну, а для тех, кто окажется нашими непримиримыми врагами, можно применить и насилие. Только все должно быть по справедливости.

– Именно так мы и поступим, – сказал Фрунзе, подводя черту нашему совещанию. – Надо подготовить приказ по нашему корпусу, в котором мы разъясним нашим бойцам – как надо себя вести в казачьих областях. За нарушение приказа – наказывать виновных по всей строгости революционного закона. Я рассчитываю, товарищи, что гражданской войны на Тихом Дону все-таки не будет…

17 января 1918 года, утро. Женева, Пляс Дю Пти-Саконекс, кафе «Дю Солей»

Прапорщик Николай Гумилев вошел в кафе, стряхнул с фуражки мелкую водяную пыль. В этот ранний час тут было немноголюдно. Мелкие буржуа и клерки торопились как можно скорее закончить свой завтрак, чтобы отправиться в свои конторы. Все было как обычно. В этой тихой и нейтральной стране не слышно гула канонады и не видно военных, смертельно уставших за четыре года мировой бойни.

После последних событий в России в Русском экспедиционном корпусе во Франции, в котором служил прапорщик Гумилев, начались волнения солдат, не желавших продолжать воевать и умирать за чуждые и непонятные им интересы европейских держав. Тем более после того, как Россия вышла из войны и заключила с германцами Рижский мир.

Сперва взбунтовались первая и вторая стрелковые бригады, а чуть погодя вслед за ними беспорядки начались и в третьей. На подавление бунта французским командованием была брошена марокканская дивизия, после чего Русский экспедиционный корпус был разоружен и интернирован. Русские офицеры, в том числе и прапорщик Гумилев, остались не у дел. Настроения в офицерской среде царили разнообразные: кто-то собирался несмотря ни на что вернуться в Россию, кто-то решил остаться во Франции и продолжить воевать с немцами, теперь уже в составе французской армии. Они пока еще не догадывались, что на Западном фронте им не светит ничего, кроме службы в составе колониальных частей. Ну не считали просвещенные европейцы русских дикарей равными себе, ставя их на один уровень с туземцами. Что может быть хуже подобного оскорбительного пренебрежения? Разве что только порожденная им ненависть. И эту истину французам в самое ближайшее время предстояло почувствовать на своей шкуре.

Сам Николай Гумилев для себя пока еще ничего не решил и приехал в Женеву для того, чтобы немного отдохнуть в тихой нейтральной стране и заодно спросить совета у знающих людей. Здесь он неожиданно встретил русского военного агента во Франции графа и генерал-лейтенанта Алексея Алексеевича Игнатьева. Они были хорошо знакомы по совместной