Читать книгу - "Резюме сортировщика песчинок - Любовь Александровна Афоничева"

но на удивление действенная дипломатия. Подготовилась я тогда серьезно, «дом-в-рюкзаке» у мамы позаимствовала. Она у меня в лесничестве работает, удобно. И ведь переночевала, как задумала. Только утром меня нашли… наприключавшуюся. Это, кстати, специально для тебя словечко. Ты же любишь смешные словечки?

Теперь приходит очередь Венц хихикать.

Интересно, кажется ли ей, что голова наполнена пузырьками, которые то и дело щекотно лопаются?

– А что родители? – я решаю задержаться на безопасной территории этого ее воспоминания.

– Много говорили. Много и убедительно. Через пару недель сводили в дальний поход. Вот уж там лес забрался мне… куда только ни забрался. Но, я думаю, они уже тогда поняли, что я так и буду себе периодически устраивать… разные встряски.

Агния ладонью стирает облепиховые завитушки, которые успели захватить большую часть стола. Потом внезапно спрашивает:

– А твои?

– Что мои? А-а. Если я правильно понял суть вопроса… Матушка и папенька сделали все, что могли. Любовь, беседы, честность, доверие. Обнимашки. Никаких, знаешь ли, детских травм, на которые можно было бы свалить ответственность за то, что я говнюк. Да и вообще я считаю все это отслеживание родительских косяков, чтобы потом предъявить счет, не очень-то справедливым. Речь не о грандиозных косяках, конечно. Обо всяких мелких человеческих слабостях, на которые потом слезливо кивают: «Вот потому-то я таким и вырос».

– От тебя как-то неожиданно это слышать. Хотя я согласна. И даже в случае… грандиозных, как ты выразился, косяков… личный выбор тоже имеет значение.

Агния внимательно рассматривает свою мокрую ладонь. Потом говорит:

– Сейчас вернусь.

И действительно через некоторое время возвращается. Умытая и слегка растерянная.

– Странная штука этот «флер». У меня теперь полный рот дурацких вопросов. Я только что попыталась чмокнуть в нос свое отражение. Решила, что девочке с той стороны требуется поддержка. И еще я в любой момент могу протянуть руку и потрогать твое лицо.

– Уходим? Хотя, если хочется потрогать, не вижу проблемы. Ты уже трогала руку, волосы…

– Шею, – неожиданно добавляет она.

– Это когда?

– В тот вечер, когда напала мехимера. Ты лежал… Мы сначала подумали… В общем, пока Тимьян вызывал эсков, отправлял сообщения ректору и Совету Голосов Песочницы, я проверяла пульс. И пыталась остановить кровь. Никогда не видела столько… У меня потом вся одежда была мокрая: рукава, колени…

Агния дергает плечами. Видимо, одеть в теплую дымку подобные картинки не способен даже «флер».

Я тоже чувствую прикосновение знобкого сквознячка к лопаткам. Мысленно щелкаю пальцами, развеивая картинку, где Агния, сцепив зубы и пачкаясь в моей крови, стоит на коленях и пытается соорудить жгут… из чего, интересно?

А я ведь мог никогда и не узнать, что она этим занималась.

Удивительно, как они оба – и Агния, и Моф – делают вид, что ничего особенного тогда не сделали. Не хотят, чтобы я чувствовал себя должником и вымучивал благодарность?

Рыцуцики прекраснодушные.

А между тем выдавить из себя каплю-другую благодарности пошло бы мне на пользу. Можно, кстати, прямо сейчас и попробовать.

– Спасибо. Надеюсь… ты нечасто это вспоминаешь.

– Знаешь, хотелось бы пореже. У меня потом еще два дня челюсти болели – так сильно я их сжимала. И руки тряслись… да и все тряслось. – Агния смотрит на ладони, как будто ей нужно убедиться, что сейчас они не дрожат. – Тимьян всю ночь потом со мной говорил. О разной ерунде. Не давал вспоминать.

– Да что же он за человек такой: за что ни возьмется – во всем молодец, – усмехаюсь я в сиреневый, испятнанный бликами потолок. Ощущая, как истончается умиротворяющая дымка. И как вновь начинают чувствоваться острые кромки неудобных вопросов.

Впрочем, пока еще не настолько острые.

Пользуясь этим, я развиваю мысль:

– Сначала он преуспел в химии. Потом в раскаянии.

Агния, кажется, хочет что-то сказать, но потом решает оставить эту мысль при себе.

А я продолжаю:

– Самоотверженный друг. Великодушный враг.

– Все точно, – на этот раз Агния не отмалчивается.

– Храбрец, мудрец, среди солнечных зайчиков – альфа-самец.

– Тоже верно.

– Отрада менторов. Ограда хрупких. Погибель лысых мантикоров.

– Вполне возможно.

– И в постели наверняка неутомимый труженик.

– Снова угадал.

Она ошибается.

Я не угадал – кромки неудобных вопросов все-таки слишком острые.

Хотя, на самом-то деле, что такого нового сказала мне Венц? Разве я не предполагал, что они могут быть вместе? Еще тогда, когда это меня никак не задевало. Да и потом тоже…

А ведь «флер» должен помогать затушевывать неприятные детали. Не наоборот.

Я заканчиваю проводить воображаемые линии между пятнышками света на потолке, соединяя их в несуществующие созвездия, и опускаю глаза на Агнию.

Она снова задумчиво гладит кончиком косы нижнюю губу. Морщится, когда волосок попадает в трещинку. Смотрит на меня раздражающе непроницаемым взглядом.

– Хотя насчет последнего пункта у меня не самая свежая информация. Годичной давности. Но вряд ли что-то принципиально изменилось. – Она прихлебывает из голубой скорлупки свой лесной амми.

А я чувствую, что углы губ дергаются вверх, как воздушные змеи, поймавшие восходящий поток. Но возвращаю их обратно, прежде чем это успевает превратиться в нелепую улыбочку.

– Нет, все-таки проще сделать… чтобы не думалось. – Агния бросает косу, отпускает чашку, перегибается через стол, и ее пальцы ложатся на мою щеку.

Прохладные.

– У тебя что, всегда руки мерзнут?

– Угу. Давление пониженное.

– И как я на ощупь?

– Мягче, чем на вид.

– Ты же помнишь, что мы в любой момент можем уйти?

– Конечно.

– И?

– Сейчас… поговорим про Ликса. Немножко. И тогда пойдем.

– А говорить прямо так будем?

– Нет, я… еще секундочку…

Ее пальцы почти невесомо пробегают по скуле, по брови, по моему длинному, но, к счастью, все еще не сломанному носу. И как ни в чем не бывало ложатся обратно на стол.

– Мне нравится, как ты выглядишь, когда тебя ставят в тупик.

– Как?

– Чуть симпатичнее, чем обычно.

– М-м-м, – отстраненно мычу я.

Думая о том, как же ей удаются все эти… жесты.

Рассчитанные на определенный эффект? Или это все-таки порывы, неожиданные для нее самой? И если первое, то какую бы мне придумать защиту? А если второе… то нелегко ей, наверное.

Когда я уже начинаю сочинять очередную пустую блестящую фразочку в своем фирменном стиле, чтобы возобновить прервавшийся разговор, Венц переплетает пальцы, прикрывает ими глаза и говорит осторожно:

– Вольга?

– Что, Агния?

– Я… Мне не стоило. Хоть ты и сказал, что никаких проблем, если я это сделаю… все равно не надо было. Прости. Я посредственный хомопластик. И человек… тоже так себе. Вечно мне мало того, что окружающие готовы сказать и показать. Всегда тянет залезть поглубже.