Читать книгу - "Резюме сортировщика песчинок - Любовь Александровна Афоничева"

сияющим облачком из Агнии вылетает такой же сияющий смех.

– Рамуляйденшухенгардик, – каким-то чудом умудряюсь повторить я. – И, кстати, мы пришли.

Вместе со мной Агния смотрит на зеленую стену, проглядывающую сквозь бурые плети девичьего винограда. И на девять маленьких арт-панелей, где периодически сменяются загадочные значки. Сейчас два похожи на птичьи лапы, еще один – на схематичное дерево, а остальные мне даже сравнить не с чем. Прямо под этими арт-панелями чуть прогибается нам навстречу забавная круглая дверь с ручкой в виде длинного усатого жука.

– Вот это – точно баюми, – улыбается Агния.

– Бесспорно.

– А ты – манипулятор.

– Такое слово уже есть. Не ленись, придумай что-нибудь посвежее.

– Сейчас…

Она закрывает глаза. Трижды выпускает в воздух облачко дыхания. Потом снова смотрит на меня и морщит нос:

– Почему-то не получается. В другой раз придумаю.

– Ага.

Мне кажется, что я дышу чаще и мельче, чем обычно.

Мне кажется, что Агния тоже.

– Ну что, заходим? – спрашивает она.

И только в этот момент я осознаю, во что уже почти втянул ее. Причем без предупреждения.

– Подожди. Я должен был раньше сказать… Эта баюми, конечно, невероятно привлекательна, но, возможно, ты все-таки не захочешь ее открывать. Они там внутри распыляют «флер».

– А «флер» – это?..

– Вещество из легальной пятерки. Смягчает острое и упрощает сложное. На какое-то время. Гармоники иногда используют его на сеансах.

– Вроде бы я слышала что-то… или в Ноо встречала. Хорошо, что все-таки предупредил.

– Можем развернуться и пойти обратно в Песочницу. Или куда-нибудь еще, – я пожимаю плечами.

Агния водит кончиком косы по губе, раздумывая. Я старательно тру глаза, чтобы не пялиться на этот процесс. Наконец она решается:

– Мы же в любой момент сможем уйти?

– Ага.

– Тогда я хочу заглянуть. Любопытно, что этот «флер» смягчит и упростит для меня.

Не дожидаясь, пока я отвечу, Венц открывает круглую баюми и ныряет внутрь. Я следую за ней.

«Скорлупка» все та же, какой я ее запомнил: лиловые сумерки, проткнутые множеством тонких зеленых и золотых лучей. Столы, похожие на камни. Камни, похожие на черепа чудовищ. Вместо музыки – шелест и трепет на грани слышимости.

И все тот же пожилой бородач возлежит на застеленном блестящими покрывалами топчане. Только борода у него не розовая, как в прошлый раз, а желтая. И металлических стрекоз в ней, кажется, прибавилось. А за спиной у него по-прежнему громоздится целая стена разноцветных бутылок, кувшинов, термокружек, амфор и фиалов. Декорация, конечно – большинство напитков здесь подают свежеприготовленными. Но декорация красивая.

Имя бородача я в прошлый раз не потрудился запомнить. Или даже узнать. Зато в памяти удержалось то, что он всегда либо вальяжен и малоподвижен и смакует один из декоктов собственного изобретения, либо порхает по орфейне с такой скоростью, что от наблюдения за ним кружится голова.

А на кухне наверняка по-прежнему орудует востроносая и длинноногая девица с металлическим голосом. Гюрза или Гюзель, что-то в этом роде.

Я искоса наблюдаю за тем, как Агния и «Скорлупка» присматриваются и принюхиваются друг к другу. Золотые блики-монетки лежат у Венц на щеке, на плечах, на животе, на кончике левой косы, на стеганом бежевом подоле. И на гномичьем колпачке, с которым я уже почти смирился… Хотя нет, он по-прежнему обижает мое чувство прекрасного.

– Выбирай камешек по душе, – напоминаю ей о своем присутствии, одновременно выскальзывая из пальто, в котором становится жарковато.

Вешаю его на один из изящно закругленных «когтей», хаотично торчащих из стены. Агния следует моему примеру. Но сначала несколько раз гладит «коготь» кончиками пальцев. Потом обходит глыбы столов, улыбается какой-то компании, которая расположилась за одним из них. Наконец останавливается у светло-серого с темными полосками.

– Мне нравится этот.

Я киваю и устраиваюсь в гелевом кресле.

– Теперь сходи, посмотри поближе на стрекоз в бороде вон у того дядечки. А заодно выбери, что мы сейчас будем в себя вливать.

– Хочешь, чтобы я и за тебя решила?

– Одно из местных правил. Если ты здесь первый раз, то тебе и выбирать.

– Любопытно. Ну хорошо…

Я гоняю по руке блик-монетку, нарочно не глядя на Венц, пока она знакомится с хозяином и делает выбор.

Вернувшись, она смотрит на то, как я играю с лучом, и тоже ловит один в ладонь.

– Надо будет притащить сюда всех… – она обрывает сама себя, и чуть не обрывает косу, дергая за нее со всей силы.

И пока «флер» еще не начал действовать, я делаю его работу: не даю ей сорваться в тоску по рассыпавшейся компании. Подхватываю – так, будто нет никаких сомнений, что она действительно притащит сюда всех:

– Белый точно впишется. Юна… думаю, надо будет следить, чтобы она окончательно не развоплотилась в здешних сумерках. А Мофу, наоборот, пойдет на пользу, если эти сумерки чуть размоют границы, в которых он так старательно себя держит. Ну а Рур… Радостных объятий у вас сегодня не случилось, это я заметил. Но…

– Подожди, не надо пока про него… Я все скажу, только чуть-чуть попозже.

– Ладно.

Усталость обрушивается на меня внезапно. Будто прыгает с дерева на жертву… м-м-м… лиловый изобраз? Нет желания даже вспоминать, кто там на самом деле нападает с деревьев. Я устраиваю руки на столе, а голову на руках. Закрываю глаза. И слушаю шелест и трепет.

А потом, через некоторое время, – голос Агнии в этом обрамлении.

– Тебе очень подходит твое имя. Воль-га. Как будто гладкая металлическая сфера, а что в ней – неизвестно.

Пожалуй, это самое приятное, что когда-либо говорила мне Агния. Но я ничего не отвечаю. Во-первых, потому что очень уж хорошо лежится, а во-вторых, может быть, это вдохновит Агнию продолжать.

– А еще у тебя с одной стороны ресницы гуще, чем с другой. Какая любопытная асимметрия.

Что ж, это все равно гораздо приятнее, чем утверждение, что от меня пахнет мертвечиной. Открывать глаза и говорить по-прежнему не хочется.

Другое дело – лежать и слушать.

– Я всегда обращаю внимание на ресницы. Такой вот маленький пунктик. У Ю-Ю они почти бесконечные и дымчатые. У Тимьяныча очень забавные: короткие, но сильно-сильно загнутые. Ни у кого больше таких не видела. А вот у Мишеля, как ни странно, самые обычные… Но должно же и в нем быть хоть что-то не выдающееся. Не знаю только, зачем я это все тебе рассказываю?

Ну все, если пошли такие вопросы, безмолвным собеседником оставаться уже нельзя. Придется тоже что-то говорить.

По-прежнему не открывая глаз, я отвечаю:

– Как мы вчера выяснили, ты начинаешь рассказывать что-то такое, когда