Читать книгу - "Рулевой. Книга 2. Испытание водой - Август Туманов"

руке — в зеркале умывальника отражались, а в реальности нет. Потом вся рука. Потом — лицо. Коновалы смотрели там что-то своё, анализы делали, сказали умное слово: психосоматика. Да только зеркало не обманешь. Там он был. Только… смотрел мимо. Будто знал, что другой он — здесь, по эту сторону.

Альберт сглотнул. У меня мурашки побежали по спине. Будто рассказ Виктора не просто был услышан — он открыл щель куда-то наружу.

— Потом туда посадили другого. Он ночью вёл с кем-то разговор. Говорил, что камера ему отвечает. Не голосом — а мыслями. Типа, «ты сидишь не во мне, а я сижу в тебе». Наутро он сам себе сломал мизинец. А потом отгрыз ноготь на большом пальце — «чтобы выйти». Так и сказал.

— Господи, — прошептал Альберт.

— Один… — продолжил Виктор, глядя в пустоту, — …начал видеть копии сокамерников. Они не ели, не спали. Просто сидели. Повторяли движения, как эхо повторяет звук, с задержкой в пару секунд. Словно кто-то наблюдает, изучает и пробует копировать. Сначала думали — глючит. Потом на камерах увидели то же самое. Повторы. Только глаза у них были другие. Чёрные, как зола. И улыбка... не та.

Он умолк на секунду. Сделал глоток чифиря, будто запивая мрак, что сам вызвал этой вечерней байкой.

— Ну и венец истории — одного знакомого, старого вора, сунули туда сразу после этапа. Он матёрый был. Через семь дней его нашли — мёртвым, но без одного уха, двух пальцев и языка. Всё аккуратно. Ни крови. Ни следов. Только царапина на стене — как будто ногтем выцарапано: «Я не он. Это не я. Я — за стенкой».

— Это… это не камера. Это какая-то дыра в нашем мире, — пробормотал Альберт.

— Да. Именно. Дыра. И я думаю… — Виктор Иванович понизил голос, — …она не стояла на месте. Иногда ночью охрана слышала, как кто-то из пустых камер шепчет. И шёпот был тот же. Даже замок однажды сам сработал. Открылся. Там — никого. Только зеркало появилось в углу, которого раньше не было.

Он сделал паузу. Посмотрел в кружку.

— Дверь в неё потом заварили. Основательно. Но говорят, по пятницам, ближе к рассвету, кто-то там всё ещё стоит. Перед этой дверью. Только не видно кто. А в коридоре у входа в камеру появляются влажные следы от босых ног. И если их не стереть — в камере напротив на утро недобор в одного человека.

Наступила тишина. Даже одержимый больше не шевелился. Я допил свой кофе и поставил кружку рядом с пустой тарелкой. Виктор Иванович, не глядя на нас, сказал:

— Главное не начать считать. Ни пальцы, ни звуки, ни дни. Не пытаться найти какую-нибудь закономерность. Потому что, как только ты начнёшь считать — оно начинает считать тебя.

После того, как выключили свет, я лёг на кровать. Не спал. Не мог. После сложного дня и тюремных страшилок, сна не было ни в одном глазу. Лежал, глядя в потолок, где паутина трепетала в ритме вентиляции. Рядом, с лёгким поскрипыванием, на своей койке сидел Альберт. Или, как он просил себя называть — Эйнар. Сидел, прижавшись к стене, обнимая колени. Молчал.

— Слышь, Эйнар…

— Угу? — не поворачивая головы.

— Слушай, а почему ты так называешь себя? Ну, не Альберт, а…

— Эйнар, — подсказал он спокойно.

— Да. Эйнар. Почему?

Он замолчал на несколько секунд. Я уж подумал, что не ответит, но потом услышал:

— Потому что Альберт — это было до. А потом я стал собой.

— В каком смысле — «стал»?

Он чуть повернул голову, глаза в темноте сверкнули отражённым светом.

— Есть такой ритуал. Называется утисета. Общение со своим тотемом. Призыв своего личного духа. Это с исландского, наверное, как сидение переводится. Ты уходишь один, куда-то туда, где очень тихо. Нет людей, нет ничего, что может отвлечь. Только ты.

— Это же вроде как медитация?

— Типа да. Но нет. Это как... остаться в мире без названий. Ты не медитируешь. Ты правильно дышишь и смотришь во тьму, пока она не моргнёт в ответ.

Я приподнялся на локте.

— И ты так делал?

— Делал. Три дня. Без еды. Почти без сна. Можно было только воду. . Я сидел на холме. Тогда было лето. Тепло. Змеи ползали рядом, но не трогали. А потом началось.

— Что?

Он улыбнулся, чуть наклонился ко мне:

— Сначала приходит шум. Не снаружи — внутри. Словно в голове кто-то листает старую газету. Потом запах. У меня был — горелый мох. Потом тишина, такая сильная, что уши ломит. И в этой тишине — кто-то идёт. Не ногами. Просто — появляется. Как будто всегда был.

— И что он тебе сказал?

— Не словами. Он... показал. Меня. Только не того, кто я есть. А того, кем я должен быть. Без страха. Без шума. Без этого имени.

Он вздохнул.

— Тогда я понял, что я — Эйнар. Имя, которое было до Альберта. Или после. Не знаю. Оно настоящее. Тот дух, он не представился, но он остался. Иногда говорит со мной днём. Иногда шепчет во сне. Он — как тень, но правильная.

Я долго молчал. Потом спросил:

— А у всех получается? Или можно... не вернуться?

Альберт — Эйнар — посмотрел прямо. В его взгляде не было фанатизма. Только странная, болезненная уверенность.

— Ты точно сможешь. Я это вижу. Мой дух мне это говорит. Если бы внутри тебя было пусто — никто не пришёл бы. А если там… изначально было пламя — тогда может получиться.

— А как это работает?

— Никак. Ты уходишь. Садишься. И ждёшь. Если будет страшно — значит всё идёт правильно. Если станет смешно — тоже хорошо. Если тишина вдруг станет глухой, как ночной снег — ты почти там. Только не начинай говорить первым. Никогда. Кто бы ни появился рядом — слушай. Только слушай.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он говорил это так, будто сам не понимал всей глубины — но я был уверен, что он говорил правильные вещи.

— И ты думаешь, у меня... есть шанс?

Он медленно кивнул.

— Мой дух говорит, ты уже в теме. Просто ты ещё не открылся.

— А он часто с тобой говорит?

— Только когда надо. Иногда — как эхо. Иногда — через