Читать книгу - "Свое время - Яна Дубинянская"

Кричит женщина. Кричит чуть хрипло, долго и певуче, с повторяющимися модуляциями, никогда я не слышала подобного крика — чтобы вот так близко, в нескольких шагах, за условной завесой темноты. И никогда-никогда не кричала так сама… То есть нет. Кричала — в ослепительный момент выхода во Всеобщее пространство, полное звезд.

Но то совсем другое. Никто не слышал.

— Ирма… Ч-черт, — шипит, ударившись обо что-то головой. — Куда тут дальше? Ирма, сейчас, Ирма, Ирма…

Я не могу. Так нельзя, никогда, вообще, почему он не понимает?! Выдергиваю руку, отшатываюсь, хочу уйти, тоже ударяюсь обо что-то острое, оно опрокидывается, катится с дребезжанием по полу, — а Игар хватает меня уже не за руку, а всю, в одно горячее объятие-захват, из которого не освободиться, не вырваться. Мы делаем несколько неверных шагов, словно в общем мини-хроносе, и неразборчивый шепот обжигает мне лицо, а потом все опрокидывается и рушится в темноту, в неизвестность. И очень-очень больно, электрическим разрядом пробивает ушибленный локоть.

Этого нельзя, нельзя никогда и нигде во Вселенной, нельзя! — потому что мы не одни. Но это уже происходит — нельзя!.. нельзя!!! — и в абсолютной, несовместимой с сознанием и миром недозволенности вдруг вспыхивает ослепительная дуга, зашкаливает, оглушает и ослепляет, присваивая и распыляя мое тело, мою личность, меня всю. Я кричу — да, правда, я кричу, или нет, это не я, или одновременно, в унисон со мной кричит какая-то другая женщина, и еще, и еще, не имеет значения, потому что я, Ирма, Ирма, Ирма, чье имя мечется горячим шепотом вокруг, — не одинока и не единственна, нас таких миллионы и миллиарды, распыленных, словно рой мошек, в пространстве, но при этом неразделимых, подключенных к общей сети, настоящей, куда более могущественной, чем та, другая, на­ивная и поддельная сеть. Так было, есть и будет, от этого не спрячешься в личное пространство, в трусливую условность хроноса, в себя или в кого-нибудь еще.

У меня больше никогда не будет своего времени.

— Да нет, никаких суеверий. Есть замыслы, рассказывать о которых — одно удовольствие, потому что они интересны уже на уровне темы и сюжетной задумки. Но бывают же и такие, что рассказать невозможно в принципе, поскольку важное начинается на уровне отдельных фраз, междометий, запятых. А хуже всего — когда, пытаясь кратенько изложить кому-нибудь идею, ты сам убеждаешься в ее непоправимой банальности. Ну допустим, я скажу вам, что пишу новый роман о времени, ну и что? Кто еще не писал о времени?

(Из последнего интервью Андрея Марковича)

— Успеем, — шепнула она. — Ну что ты такой смешной, конечно успеем.

И ее губы оказались на его губах, почему-то совсем не такие на вкус, как тогда, в поезде, и Богдан в панике вспомнил, как она вот буквально только что, прямо при нем, шнуровала какой-то невообразимый корсет на тысячу завязок, и просила придержать пальцем узел, и потом изогнулась перед зеркалом так, что у него перехватило дыхание, — но Арна уже была безо всякого корсета, совсем-совсем без всего, и ряд ее позвонков, круглых и хрупких, словно кладка певчей птицы, вибрировал и ускользал из-под пальцев, и щекотал щеку птенцовый пух на ее голове, и вся она, летящее чудо, открывалась и стремилась навстречу к нему, и в это невозможно было поверить.

Он еще не верил, полулежа поперек скользкой кушетки и разглядывая себя в огромном, на всю стену, зеркале напротив: приспущенные джинсы, мягкая, но заметная курчавость на груди, обалделая улыбка. А со сцены уже неслась саксофонно-барабанная какофония в исполнении «Кадавров», и вот ее перекрыл восторженный рев публики, а затем нежный и сокрушительный, чуть хрипловатый и невероятный голос:

— Если тебе…

Дверь хлопнула, Богдан едва успел натянуть джинсы, а ремень пришлось затягивать прямо при Костике, под его откровенно насмешливым взглядом. Покосился на зеркало, убеждаясь, что хотя бы не покраснел.

— Хорош валяться, — бросил Костик, хотя никто давно не валялся, — там два ящика пива от спонсора, пошли, поможешь дотащить.

— Куда? — глупо спросил Богдан.

— Серому в багажник. У него тут дача, зовет отметить.

Он понятия не имел, кто такой Серый, что они собираются отмечать — наверное, удачный концерт? — он хотел только одного: успеть вернуться, быть в гримерке, когда Арна закончит читать и вернется со сцены, а потому постарался ускориться еще. У него уже несколько раз получалось самостоятельно, надо было только сосредоточиться, напрячься, представить себе время в виде плавно крутящейся шестерни, которая, стоит повернуть ключ, тут же набирает дополнительные обороты. И тогда что-то взвивалось и раскручивалось в груди, кровь несколько секунд бухала в виски, а затем будто бы успокаивалась, на самом деле продолжая пульсировать в другом, но уже привычном для организма ритме, оставалось только покалывание в подушечках пальцев и до смешного замедленные, словно под водой, движения людей вокруг. И даже Костик; странно, он же администратор «Кадавров», он, по идее, всегда так живет — в ее, Арнином, звонком и стремительном ритме.

Они погрузили ящики в светло-асфальтовый джип, припаркованный под ДК и наводивший размерами на мысли о сексуальных комплексах хозяина, которого Богдан толком и не рассмотрел. Взлетел обратно по мраморным ступенькам с бронзовыми арматуринами под ковровую дорожку, а на этаже завертелся, запутался между одинаковыми дверьми и, конечно, первым делом ломанулся не в ту. Пробормотал извинения здоровенным, как гренадеры, голым теткам, хоть они его, кажется, и не сумели заметить — так, сквозняком приоткрыло и тут же захлопнуло дверь.

Арна уже успела отчитать, уже сбросила корсет, на помощь которого Богдан втайне рассчитывал, в том смысле, что ей, конечно, понадобится помощь… Но она сидела перед зеркалом в синей футболке с котом, просторной на несколько размеров, в джинсах и кроссовках, жадно прихлебывая из банки то самое пиво, только что погруженное в джип. Может, ей занесли гостинец от спонсора прямо сюда, и даже скорее всего; но в глубине души Богдан не сомневался, что пока он заглядывал в чужую гримерку, Арна по-быстрому смоталась за пивом вниз.

— Где ты лазаешь? — победно и звонко выкрикнула она. — Давай, поехали!

— К Серому на дачу? — со знанием дела отозвался Богдан.

— К Серому еще успеем. У меня тут подружка живет, Лялька, что я, была на гастролях и к Ляльке не заехала?.. Богданчик, ну что ты такой заторможенный? Быстрее!

Он подхватил с пола свой рюкзак — и оказался внизу, где Арна раздавала автографы малолеткам, обнималась на прощание с потными серокостюмными дяденьками из местной власти и благодарила квадратных тетенек из ДК. Богдан подошел, Арна взяла его за руку, улыбнулась напоследок веерной, всем предназначенной улыбкой — и тронулась машина, джип Серого, куда поместились они все, включая гениев-кадавров и их инструменты, любовно сложенные в багажник за сиденьями поверх ящиков с пивом: Богдана все время кололо чем-то в шею, острым и музыкальным. Но у него на коленях сидела Арна, нет, ну надо же, такой громадный автомобиль, а она не нашла себе лучшего места, чем у меня на коленях…