Читать книгу - "Последний вольный - Виктор Волох"

class="p1">Через секунду на ладони не осталось ничего, кроме горстки черного, жирного пепла. Лихо сожрало его без остатка.

Я сдул пепел на пол, посмотрел на пустую комнату, где еще витал её запах, и потер лицо руками.

Предстояла долгая ночь.

Глава 12

Я очнулся в темноте, жадно глотая воздух. Грудь болела так, словно по ней прошелся кузнечный молот, а в ушах всё ещё стоял крик — отчаянный, захлебывающийся вопль Ярины, исчезающей в пламени. Я лежал, вцепившись в мокрую от пота простыню, пока сердце колотилось о ребра.

В квартире над «Арканумом» было тихо. Только старый холодильник «ЗиЛ» привычно дребезжал на кухне, напоминая, что я в реальности, а не в бреду. Я полежал несколько минут, заставляя дыхание вернуться в норму, пока глаза не привыкли к серому, пыльному сумраку. Затем встал и босиком прошлепал по холодному паркету к окну.

Всё те же старые кошмары. Они верны мне, как старые псы.

Я с силой распахнул створку, впуская в комнату сырой, загазованный воздух центра. Замкнутые пространства всегда вызывают у меня приступ клаустрофобии — привет из подвалов Воронова. Открытое небо, единственный способ вытравить этот страх, убедить себя, что решеток больше нет.

Мне всегда нравилось смотреть на город в этот час. В этой плотности есть что-то успокаивающее: тысячи желтых квадратов окон, за каждым — чья-то жизнь, семья, бессонница. По звуку города я понял, что было около четырех утра. Хитровка и Садовое никогда не спят по-настоящему, но сейчас их гул был приглушенным, усталым. Где-то далеко, со стороны Китай-города, доносились отголоски басов из ночного клуба и шум уборочной техники, но мой кривой переулок спал.

У меня почти нет шрамов на теле. Темные маги — эстеты и садисты, они предпочитают методы, которые ломают волю, а не кости, и не оставляют следов для судмедэкспертов. Но фантомная боль в груди никуда не делась. Я тер ноющее место, пока жжение не утихло, и тяжело навалился на подоконник.

Ущербная луна висела прямо над шпилем сталинской высотки на Котельнической, заливая мокрые московские крыши мертвенным, бледным светом.

— Чего не спишь, полуночник? — раздался скрипучий, ворчливый голос за спиной.

Гоша сидел на кухонном столе, свесив мохнатые ножки, и макал сушку в блюдце с молоком. В темноте его глаза светились мягким желтым светом, как два маленьких фонарика.

— Кошмары, Гош, — честно признался я, не оборачиваясь. — Опять подвал.

Домовой тяжело вздохнул, спрыгнул на пол и прошлепал ко мне. Я почувствовал, как его маленькая, теплая ладошка, похожая на кошачью лапку, легла мне на ногу.

— Дурак ты, Максимка, — проворчал он, но в голосе было больше заботы, чем укора. — Мертвых не вороши, они и так не спят. Ты здесь. В квартире тепло, холодильник гудит, я вот тут… Живой ты. Слышишь? Живой.

Он сунул мне в руку кружку с чем-то теплым и пахнущим чабрецом и мятой.

— На, испей. Бабка моя так лечила. Отгоняет мороку.

Я сделал глоток. Травяной отвар обжег горло, и холод внутри немного отступил. Гоша был прав. Я здесь. Хитровка, ночь, теплый чай.

— Спасибо, — выдохнул я.

— Пей давай, — буркнул он, возвращаясь на свое место. — И дуй в кровать. Утро вечера мудренее, а с мешками под глазами ты на героя не тянешь.

Я допил чай, чувствуя, как тепло разливается по телу, успокаивая дрожь. Мысли потекли медленнее.

Почему-то вместо Леси я вдруг подумал о женщине, которую мы оставили на балу. О Диане.

Я был уверен, что она — призрак из моего прошлого. Скорее всего, из того времени, которое я провел в «ученичестве» у Воронова. Трудно вспомнить кого-то только по голосу спустя десять лет, но у меня есть доступ к способам видения, которых нет у обычных людей. Я был почти уверен: если я захочу, я смогу распутать этот клубок и выяснить, кто она такая.

Только я не хотел.

Да, Диана охотилась за мной. Да, я, вероятно, мог бы лучше защитить себя, если бы знал врага в лицо. Но даже этого было недостаточно, чтобы заставить меня добровольно вернуться в то место в моей памяти. Моё время у Воронова — это заколоченная дверь в подвале моего сознания. Я не думаю о нём, не подхожу к нему и уж тем более не открываю.

Вместо этого я провел короткое ментальное упражнение, которое когда-то показал мне Гера, чтобы очистить голову от лишнего шума. Голос Гоши и вкус чабреца, вернули меня в реальность.

Сердце успокоилось, я вернулся в постель и, на удивление, быстро провалился в сон без сновидений.

Когда я снова проснулся, скупое московское солнце уже вовсю заливало комнату, высвечивая пыль, танцующую в воздухе. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что меня разбудил звук — характерный металлический лязг латунной заслонки почтовой щели во входной двери внизу.

Я спустился по винтовой лестнице в одних трусах, ежась от утренней прохлады, и обнаружил на коврике у входа небольшой увесистый сверток, перемотанный бечевкой. Я поднял его, на ходу сканируя магическим зрением на предмет проклятий или «сюрпризов» (чисто), и развернул промасленную тряпицу. Внутри лежал «Путевик» — камень-ключ, вырезанный из куска кремлевской брусчатки, с выбитой на нем руной перемещения.

Записки не было, но она и не требовалась. Я прекрасно знал, куда ведет этот булыжник.

Я вернулся наверх, включил чайник и полез в новости с телефона. В бегущей строке «Москвы 24» сухо сообщалось, что Государственный Исторический музей и часть Александровского сада закрыты на «внеплановую проверку коммуникаций» из-за угрозы прорыва теплотрассы. У Совета всегда были отличные связи с мэрией. Для простецов — ремонт труб, для нас — оцепление периметра вокруг входа в бункер.

Сборы на встречу с магами — это всегда хождение по лезвию бритвы. Нужно найти баланс между «я готов к неприятностям» и «я сам и есть неприятность». Явное оружие, разумеется, исключено — на входе в Кремль меня просканируют до костей.

С тоской посмотрел на шкаф, где висел мой плащ-морок от Изольды. Руки чесались надеть его, лучшей защиты не придумаешь. Но я был в нем, когда уходил от погони в Планетарии и когда прыгал с крыши особняка. Слишком приметная вещь. Я был почти уверен, что в суматохе никто из боевиков Совета не успел разглядеть мое лицо, но рисковать не стоило. Если они узнают плащ, эта поездка станет очень короткой и насыщенной насилием.

В конце концов, выбрал максимально неприметный «кэжуал»: джинсы, плотная куртка, удобные ботинки. Распихал по скрытым карманам минимум амулетов и инструментов — ровно столько, чтобы