Читать книгу - "Суворовец. Том 2 - Анна Наумова"

в тревоге над своим лицейским другом… А чуть поодаль — безликая равнодушная фигура Дантеса…

Впечатляюще.

Но я был настроен скептически.

— Читал… — спокойно сказал я. — И дальше что? Лермонтов даже до тридцати не дожил. Сам на дуэли погиб. А Пушкин всего на десять лет дольше него прожил. Оставил жену молодую с четырьмя детьми. А еще я где-то читал, что долгов на нем была куча… И че? Хорошо, думаешь, вдове его, Наталье Николаевне поначалу было? Пока за Ланского замуж не вышла. Хорошо хоть император помог… Так че хорошего-то?

Однако мои речи не возымели действия на разъяренного приятеля.

— Знаешь, Андрюх! — Колян посмотрел на меня и так сжал кулаки, что костяшки побелели. — Ты у нас, конечно, скептик до мозга костей…

— Скорее, прагматик… — невозмутимо поправил я взбеленившегося Антонова. — И что?

— А то! — повысил голос приятель. — Что есть такие понятия, как «любовь», «честь»…

Ого! Какая драма!

— Ух ты! — воскликнул я с интересом, усаживаясь на подоконник. — Куда тебя понесло то, парень! То есть прагматики и скептики, по твоему мнению, не имеют никакого понятия о чести и любви? Так? То есть у меня вообще никаких моральных принципов не имеется, да? Ну, давай, продолжай, Колян!

Колян помолчал, а потом будто нехотя выдавил:

— Ну… я, в общем, не это хотел сказать…

— А сказал это! — рубанул я.

— Так что ж теперь? — товарищ снова повысил голос.

— Тс-с! — я зажал его рот ладонью. — Хорош орать, Колян! Всех в казарме перебудить, что ль, хочешь? Тогда темную тебе устроят, а не Лобанову.

— Так что ж теперь, Андрюх? — повторил приятель, переходя на разгневанный шепот. Тоже забрался на подоконник и, сидя рядом со мной, бесхитростно спросил: — И не вступаться за честь женщины?

— Женщине ты здоровый и свободный нужен! — счел я нужным снова воззвать к голосу разума. — Не этой, так другой… Или ты хочешь, чтобы она тебе в больницу передачки носила? Или на зону?

Колян хмыкнул и вздернул голыми плечами в майке.

— Да не нужен я ей вовсе! Что я, тупой, не понимаю? Куда мне до нее! Но обижать ее не дам! — и хлопнул меня по плечу. — А ты не переживай, Андрюх! Я так, легонько только подлечу гада этого…

Пожалуй, пора всерьез мозги прочистить безумному влюбленному, жаждущему мести.

— Слышь, ты, лекарь хренов! — я спрыгнул с подоконника и, встав перед приятелем, как следует тряханул его за плечи. — Как бы тебя потом лечить не пришлось! Я вам всем еще сегодня вечером втолковывал: не машите кулаками, где не надо! Даже Тимошка уже успокоился и сопит в обе ноздри, а ты кинжал точишь! У нас во дворе знаешь какой случай был?

— Ну? — нехотя спросил Колян.

— Баранки гну! — я уже был на него попросту зол.

Пора, пожалуй, рассказать ему кое-что для острастки. Пока дров не наломал.

— Слушай! — начал я. — Вышли у нас как-то на разборки во дворе одни такие умные. И повод-то был пустяковый! Якобы то ли Маша, то ли Даша с кем-то поцеловалась из них, а кого-то отшила. Пришли за гаражи, все как полагается. «Ты козел» — «Нет, ты козел! — Давай по разам! — Давай!». Поорали, попинали друг друга. А потом один другого так пихнул, что тот со всего размаху на землю спиной повалился. А оттуда арматурина торчала. Тот прямо шеей на нее и приземлился. Сечешь?

Приятель побледнел.

— И… и что?

— Ничего! — сказал я, потирая озябшие ладони. — Тапочки белые пошили пацану. В семнадцать лет. Один на кладбище поехал, другой на зону. А Маша-Даша и вовсе без парня осталась.

Я маленько лукавил, впрочем, не искажая сути.

История, которую я только что поведал приятелю, произошла не в моем дворе у станции метро «Юго-Западная». А где-то на севере Москвы, в Бибирево. Я тогда еще совсем молоденьким летехой был. Поехал на вызов. И на всю жизнь запомнил юное и бледное лицо незнакомого задержанного паренька, который, с силой толкнув своего оппонента на землю, одним махом перечеркнул всю свою жизнь.

Закончив историю, я решительно сказал:

— Спать пошли.

Однако Колян медлил.

— Ну? — поторопил я приятеля, остановившись уже у двери. — Пошли, чего стоишь? Или ты тут ночевать собрался?

Колян еще пару секунд разглядывал свои пальцы в шлепанцах, а потом спросил, просто и без обиняков:

— Андрюх… ты как думаешь? Если у меня с ней хоть один шанс? Что мне делать?

Я внимательно поглядел на товарища и задумался.

Будь на его месте кто-нибудь другой, я бы сто пудов сказал: «Да забудь ты эту Красовскую, Колян! Вон сколько девчонок кругом! Все пройдет, как с белых яблонь дым! На фига она тебе? Да и сто пудов у нее сейчас уже кто-то есть!».

У подростков же часто такое бывает. Пацаны по молоденьким училкам с ума частенько сходят, а девчонки — по мускулистым физрукам или кудрявым симпатичным историкам… Подрастут, «система чувств» настроится — и вот оно, уже нравятся юные ровесницы. Я и сам, признаться, еще будучи сопляком, как-то запал на одну прехорошенькую мамину знакомую.

Но это не случай Коляна. Он, походу, вообще однолюб. Если не «Красотка», то никто вовсе.

Я уже знал, что приятель попытается себя перебороть. И попытка эта обернется полным провалом. Его брак со Светкой долго не продлится. Потому что нельзя жить без любви. И в далеких пока еще нулевых у Коляна на стене так и будет висеть портрет миниатюрной девушки, похожей на юную Гурченко… Ей-то и отдал навечно белобрысый подросток свое сердце. Вместе с самолетиком, который пульнул случайно под ноги учительнице в третий день сентября семьдесят восьмого… И даже на встрече выпускников уже изрядно полысевший и пополневший приятель, справивший сорокет, будет смотреть только на свою ненаглядную «Красотку». И плевать ему было на то, сколько лет прошло…

«Красотка» же тоже успеет выйти замуж. И не раз. Вот только что-то у нее там не сложилось.

А может, и впрямь у Коляна есть шанс?

— Тебе… — сказал я товарищу, подумав, — просто подождать. Извини, друг, но если у тебя это все всерьез, я другого выхода не вижу. И не надо замену искать. А то у нашего забора вторая Кира нарисуется. И мне снова