Читать книгу - "54 по шкале магометра - Мария Папкова"

как бы мне… – заволновался Чагин, переворачивая листочек чистой стороной, – я ведь тоже хочу так жить, чтобы навсегда, вечно, солено и солнечно.

Формулы выпрыгивали из-под карандаша как брызги из-под колес. Чагин нарисовал график, прикинул параметры, вытащил справочник и прошерстил несколько страниц текста. Кинулся в ящик стола, где хранились вещи, что некуда деть и жалко выбросить, и – нашел! наконец, нашел, – заплясал, победно потрясая своей находкой перед зеркалом, перед двойниковым собой, показывая себе самому галстучную булавку из особого, сверхплотного сплава, бой-булавку, подаренную коллегами на юбилей. К черту юбилей, когда нашлось!

По расчетам, плотность этого сплава позволяла, отдавая по электрону в пользу – язва ее порази – энтропии, несколько тысяч лет (а тысяч ли? ой, если не больше!) путешествовать вдоль линии жизни, на которую нанизывались неуклюжие, совершенно внешние, как панцирь для краба, корявые дни, принимаемые раньше за жизнь. Точно, как крабовый панцирь скрывает трепетную внутренность, так и рутина дней скрывала настоящего Чагина, который теперь освободился. А вот какова станет его форма, если без панциря?

Формулы об этом умалчивали.

Ну и пусть, решил Чагин, пусть хоть крабом, но это будет моя естественная форма, хоть чернильным пятном, но зато – наинастоящая, ничем не стесненная жизнь, и – свобода!

Дальнейшее, когда принципы действия Чагинского преобразователя стали ему понятны, оказалось на удивление простым: паяльник, провода от лампы, разобрать старый приемник (там же волны! хорошо по волнам!), как сладко и ностальгично пахнет канифоль! и вот тут еще паяльничком провести. Это оставим дома, а это – Чагин с гордостью посмотрел на жестяную конфетную коробку с торчащей антенной – с собой.

Забрав кривоногого с розовым языком товарища, Чагин вышел из подъезда. Вечер был тих, вчерашней вьюги не было и в помине. Решительным шагом Чагин прошел к электрическому столбу, настороженно оглянулся. Никого не увидев, достал из-за пояса припасенный жестяной половник и подбросил его вверх. Половник, коснувшись проводов, закоротил, разлетевшийся сноп искр посыпался вниз, туда, где только что стоял Чагин, а он, воспользовавшись кратковременным возмущением электрического поля, исчез, растворился между минутами, секундами, перешел из внешнего во внутреннее, слился с током жизни и, крича от радости, помчался одновременно во все места мироздания, потому что это только видимость, что у мироздания есть места, а на самом деле есть только стремление. Туда, где белый теплоход на ласковых волнах несется в свет.

На этом можно было бы закончить, и закончим, но сделаем небольшое добавление, что, когда фонари начинают прерывисто мигать от замыкания ли, по другой ли причине, в стробоскопическом мерцании можно увидеть человека с собачкой на поводке, вроде бы спокойно гуляющего, никуда не спешащего, но пребывающего одновременно везде, а здесь заметного только потому, что такова грубоватая природа нашего зрения.

Рена Арзуманова

Привет, Таня

По понедельникам я начал маме врать. Сначала было непросто, с фантазией у меня, как оказалось, не очень хорошо, но со временем привык. А потом узнал, что именно мама в моем вранье виновата. И бабушка. Это они вынуждали меня к вранью. От кого узнал? Так от Тани.

Таня – мой психолог. Это зашибись как круто иметь личного психолога в двенадцать лет. На терапии настоял папа. Я, конечно, орал, что не позволю чужой тетке в моих мозгах ковыряться, что это нарушение прав ребенка! Я понимал, что с трудом справляюсь с мамой и бабушкой, постоянно контролировать каждое слово тяжело, а тут еще психолог. Но после первого же сеанса, на который меня притащили силой, решил, что не так это и плохо – проводить час в компании с приятной во всех отношениях теткой и не взвешивать каждое слово. Таня – первая из незнакомых взрослых, кто позволила, нет, даже настояла, чтобы я обращался к ней на “ты” и по имени. Минут пятнадцать в начале сеанса мы потратили на то, чтобы я легко произносил: “Привет, Таня”. Я, честно говоря, даже не думал, что это так сложно. Взрослая красивая Таня – это совсем не то же самое, что прыщавая дура одноклассница.

– Привет, Таня.

– Привет, Петя.

Да, меня зовут Петя. Дебильное имя. Назвали в честь деда, которого я никогда не видел. Зачем, спрашивается? Даже мама не Петровна, как следовало бы, а Андреевна, потому что бабушка после горячо любимого Пети не впала в тоску до такой степени, чтобы остаться одной, а успела еще раз выйти замуж. Новый муж удочерил мою маму, и та поменяла отчество, а на мне решили отыграться. Ладно, проехали, Петя так Петя.

Итак, по понедельникам я начал врать. Дело в том, что каждое воскресенье с девяти утра до девяти вечера я провожу с папой. По постановлению суда. Меня, честно говоря, это очень устраивает. С папой весело. Ему со мной, наверное, не очень. С чего я взял? Ну, пока родители не развелись, папа никогда не проводил со мной целый день. Значит, ему со мной было неинтересно. Поэтому я сильно удивился на суде, что папа вдруг вступил в борьбу с мамой за один выходной. Мама-то рассчитывала полностью отлучить нас друг от друга. Маму на это дело подбивала бабушка, которая жена покойного Пети. Бабушку зовут Арнольда Марковна. Характер имени соответствует: если бабушкой провести по металлу, то она высечет искры. Работает бабушка аккомпаниатором в филармонии. Папа как-то сказал, что он бы бежал от такого аккомпаниатора без задних ног. Сказал в присутствии Арнольды (я именно так называю бабушку) и мамы. Арнольда настояла, чтобы мама обиделась и перестала с папой разговаривать.

– А мне можно с папой продолжать разговаривать? – уточнил я.

– Ты мужчина и должен уметь делать выводы, – ответила бабушка.

Я сделал вывод и продолжил общаться с папой. У меня просто другого выхода не было, так как мама через меня передавала папе просьбы и поручения. Папа с мамой разговаривал напрямую. Арнольда в те критические для нашей семьи дни приходила каждый день, чтобы контролировать обстановку. Или, как считал папа, подливать масла в огонь. Именно после той ссоры родители решили развестись. Не успел папа съехать, как Арнольда поселилась в нашей квартире. Сказала, что ей от нас легче добираться до работы. “Блин”, – подумал я тогда, – “еще бабушки нам с мамой недоставало”. Арнольда переехала не одна. Привезла с собой кота и рояль. До появления рояля я считал нашу квартиру большой.

И теперь по понедельникам мне приходится врать. Потому что именно в