Читать книгу - "журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин"

Не кирпич...

Вроде шкатулка...

Вроде старинная, медная...

Не медная даже —- по тяжести больше бери...

От одной этой невысказанной мысли — а вдруг из золота — сердце зашлось. Ведь сколько за жизнь слышал о старинных кладах, замурованных то в каменных стенах, то в какой башне. Почему такому не быть? Церковь в Китате всегда стояла, поставили еще при деде Шебутнова, а это в кои-то веки? Господь милостив. Он, Марк, случись ему найти клад, .знал бы, как им распорядиться, и храму какому бы свое выделил, если храмы все не снесут... Он бы новую жизнь начал!

Незаметно упячиваясь за забор и вдоль него, незаметно и быстро крестясь, прижимая к животу странно тяжелую находку, единоличник Марк Шебутное отступил в глухой переулок, забитый лебедой и кочевником... Может, псалтирь какая в шкатулке? Может, икона?.. А с весом как быть?.. Нет, все больше убеждался он. не может в такой шкатулке храниться утварь какая, по весу не получается. А раз так... Он, Марк, теперь бумаги выправит. Говорят, на восток надо уходить, там еще до зверств не дошли, храмы божьи не трогают. Это сам Господь подсказывает. Выбрал вот его, Марка... Шкатулку представил...

За деревьями, за заборами тяжко грянулся, подняв пыль, крест. Открыто, не скрывая тоски, взвыли бабы, им ответили перепуганные детишки.

В глухом переулке пахло лебедой, кочевником, вялой крапивой. Даже бежать никуда не надо, подумал Марк, осторожно оглядываясь. Во весь переулок всего одно окошко выходит — стайка Загуровых. Свинья, что ли, будет за ним, за Марком, следить? Значит, здесь и надо исследовать. Ведь если правда в шкатулке?..

Его даже в пот бросило.

Он сразу увидел полустершийся алый кружок на чуть выгнутой крышке. Может, надавить пальцем? Никаких запоров не видно, замка нет, а сама шкатулка тяжелая, такая тяжелая, будто и впрямь чем-то таким набита.

Марк с испугом подумал: а вдруг в ней то, чего и видеть простому человеку не надо?

Жадно оглянувшись, он ткнул пальцем в полустершийся, но все еще алый кружок.

И застыл, похолодев.

Он так и продолжал держать тяжелую шкатулку в руке, но что-то не то с нею происходило: на глазах она стеклянела, становилась прозрачной, не выдавая никакого содержания, испарялась, как кусок льда...

Марк Шебутное потрясенно охнул.

Ох, его, смиренного бедняка, всегда беды ждут! Счастье не поймать. Видно, Господь пытал, подбрасывая ту шкатулку. А то, может, бес дразнит?..

Не знал ответа.

Спешил, не чуя под собой ног, не оглядываясь, не желая ни видеть, ни слышать толпы, стонов ее, слез и хохота.

Ох, не божие дело! — вздыхал на бегу. Всем воздастся!...

Глава VI. „ЧТО ДЕЛАТЬ, ИВАН? ЧТО ДЕЛАТЬ?..”

15 июля 1993 года

Сто лет прошло, хочу проснуться.

Сто лет...

В послании спящей красавицы что-то было.

Проснуться, вдохнуть чистый смолистый воздух, услышать ровный шум моря и леса, на крайний случай, негромкое журчание речной, текущей быстро воды...

Но его сто лет еще не прошли.

В сумрачно голубом небе не было ни облачка. Солнечные лучи, прорываясь сквозь узкие щели рассохшейся крыши, аккуратно резали воздух, раззолачивали невесомую пыль. В последний раз сено на этот сеновал загружали, наверное, еще во времена Бондаря, о котором до вчерашнего дня Шурик никогда и не слышал. Пересохшее тряпье, растерзанные временем книги, неопределенные железяки, несомненно подобранные на свалке. Остро пахло пылью, прелыми вениками, далеко за городом погромыхивала сухая гроза, но в целом Шурик устроился удобно: под ним потрескивал, как горящий порох, иссохший, мумифицированный временем чекистский кожан, в котором, возможно, ходил по Т. все тот же Бондарь.

Прильнув к узкой щели, Шурик нс спускал глаз с запущенного двора Ивана Лигуши.

Впрямь запущенный двор.

Все заросло лебедой и крапивой, о существовании собачьей будки можно было лишь догадываться по ржавой провисшей проволоке, с которой свисала железная цепь. Не пересекали лебеду собачьи тропки, не сидели на заборах коты. Даже суетливые воробьи осаждали лишь ту часть березы, что нависала над улицей, — во двор ни один воробей не залетал.

В комнате гнезда осиные, паутину шевелит воздухом... А спит бывший бульдозерист на кухне... Если вообще спит...

Думая так, Шурик не испытывал к Лигуше никакого сочувствия.

Черт с ним!

Окажись Лигуша спящей красавицей, это было бы хорошо... Я бы разбудил красавицу поцелуем... Но Лигуша был разомлюй, человек рыхлый и неудачливый. Он любил выпить и при этом нес всякую чепуху. Это из-за его бредовых фантазий Шурик лежал на пыльном сеновале, вместо того, чтобы подставлять спину солнцу где-нибудь на Обском море.

Спит на кухне, подумал он, жарит рыбу там же на кухне, и ест, и умывается, с чванливым, все понимающим видом листает случайные, подобранные на свалках книги. На свалках и Менделя найти можно, и Мичурина, и этого Кара с его вороньим чтивом... Живет на кухне, проводит время на кухне, ничего, похоже, кроме кухни не знает, а тем временем его просторную комнату заняли осы...

Дешевле,чем у нас, только в раю, но у нас выбор круче.

Пыль.

Духота.

Предгрозовое тяжкое небо, еще голубое, но тронутое, тронутое изнутри грозной фиолетовой чернью...

— Барон! Барон!..

Все вечно, философски подумал Шурик. Ничто не исчезает, ничто не пропадает никуда, просто перетекает одно в другое. Не попади я, например, в армию, я бы сел. От скуки бы сел... Не смог бы я в кафе просиживать молчком, как эти тинейджеры. И провожать в Парагвай усатого Сашка мне тоже быстро бы надоело...

Шурик вздохнул.

Не попади я в руки сержанта Инфантьева, я бы и в армии сел. А севши, мог бы и с Соловьем задружить. С Костей-Пузой, усмехнулся он. На пару с ним мы бы и Роальда обвели вокруг пальца. Не помогли бы Роальду серые холодные на вылет глаза. Мир здорово меняется от того, смотришь ты на него с тюремного топчана или с какого-нибудь душного сеновала...

Впрочем, сказал себе Шурик, про Роальда не надо. Роальда даже Лигуша провел. Он, в общем, не такой уж и дурак, этот Лигуша. Официант, к примеру, бумажник сразу вернул, спросил только: „Лигуша?.." Я, собственно, и на сеновале сижу по инициативе Лигуши...

„Видел сеновал? — грубо спросил Роальд, когда Врач передал трубку Шурику. И так же грубо добавил: — Только не спрашивай, в чьем дворе. Знаю я твои штучки. И не называй меня кукушонком."

„Да, мой кукушонок!" — послушно