Читать книгу - "Гном, убей немца! - Руслан Ряфатевич Агишев"

было в чем перед дивчинами вышагивать! — вместо долгожданных конфет мне дали белую рубашку с красивой красной вышивкой по вороту. — Паша, это тебе. Носи на здоровье, не болей. Петенька, а ты чего спрятался? Тебе тоже есть гостинец — вышиванка со сладкой цукеркой! Держи, малой, не бойся!

Конечно же, родители сразу же заставили нас надеть обновки, чтобы показать родным.

— Гарные хлопцы! Прямо все женихи! — едва увидев нас в вышиванках, выкрикнул дядя Сергей.

— В таких рубахах только на праздник, а то быстро все извазюкаете, — мама тут же пригрозила нам пальцем, чтобы даже не думали испачкать обновки. — Поняли?

Потом все сели за стол. Чуть поели, и взрослые начали разговор.

— … Прасковья, вкусно, аж ум отъешь! — похвалил угощения дядя Сергей, и мама сразу же зарделась. А как иначе? Похвала и собаке приятна, а человеку тем более. — Борщ просто вкуснота, как материн. Помнишь, братка, какой у матери борщ был?

— … А за рубахи, благодарствуем! — отец, в свою очередь, хвалил подарки. Как и принято всегда и везде, гости хвалят угощенье, а хозяева хвалят принесенные подарки. — Очень они, кстати, придутся, а то вся одежа на пацанах просто горит. Веришь, покупать не успеваем.

Немного поговорили, а дело уже к двенадцати идет — пора чай пить. Я по кивку отца выскочил во двор за самоваром. Там все уже было приготовлено — аккуратные щепки, береста для растопки.

— Санька, спички лови! — через окно мне бросили коробок спичек.

Только накидал в трубу щепок, бросил туда занявшуюся огнем бересту, как с улицы раздался какой-то непонятный звук, похожий на топот. Я к забору подошел, чтобы посмотреть. Ведь, любопытно, что такое могло случиться. В воскресенье, в полдень, особенно в жару, в поселке всегда была тишь да гладь. В огороде никто не работал, люди по домам сидели, отдыхали.

— Ух ты! — выглянув на улицу, я так и повис на заборе. — Народу-то сколько…

По улице в сторону поселкового совета, где была небольшая площадь с радиоточкой, быстро шли люди. Только навскидку, я насчитал три с половиной десятка, а их явно было гораздо больше.

— Праздник что ли? А какой?

Я прищурился, прикрыв глаза от солнечного света. Лица у людей никак не были радостными, а, значит, праздником здесь и не пахло.

— Надо все рассказать, — предчувствуя плохое, я слез с забора и рванул в сторону дома. — Батя⁈

Чтобы не тратить времени, пролез чуть ли не по пояс прямо в окошко.

— Санька, паскудник, ты чего делаешь⁈ — всплеснула руками мама, заметив меня первой. — Быстро слазь!

— А Санька в окне, Санька в окне! — засмеялся младший — Петька, тыкая в меня пальцем.

Все сразу же ко мне повернулись. Гости смотрели с непониманием, отец — с осуждением.

— Там это… люди на улице! — я показал в сторону улицы. — Очень много людей, и все к площади идут. Случилось что-то, похоже…

Недоумение мелькнуло на лицах. Дядя Сергей даже хохотнул, решив было, что я шучу. Отец встал и быстро подошел к окну с недобрым выражением лица. Тоже, кажется, подумал про глупую шутку.

— Ты доиграл…

И в этот момент воздух разорвал протяжный гудок шахты. Обычно сирена гудела перед новой сменой, но никак не в воскресенье, и в двенадцать. Точно что-то случилось!

— Серега, собирайся, — отец посмотрел на брата.

— Иду.

— Бать, я с вами, — тут же подал я голос с окна.

Отец с кепкой и пиджаком в руках кивнул.

— А вы все дома сидите, если что…

Он не договорил, но и так было ясно, что случилось что-то плохое, очень плохое. Дети испуганно затихли, почувствовав тревогу взрослых. Мама быстро притянула к себе сыновей, словно наседка маленьких цыпляток.

— Выходим.

Едва мы оказались за воротами, как увидел самую настоящую реку из людей. Из домов выходили мужчины, женщины, ковыляли с клюшками старики и старухи, велись тревожные разговоры:

— Чаво случилось-то, сынки? — у всех подряд спрашивал глухой старик-сосед, встав у скамейки. — Дочь, чаво все диете-то?

Люди отмахивались, сами ничего не зная. Кто-то все равно останавливался и пытался что-то сказать, но старик едва слышал.

Мы тоже прибавили шаг. Я вцепился в рукав отца, чтобы не потеряться. С каждой минутой людей становилось все больше и больше.

— Федор, может авария на шахте? — дядя Сергей повернулся к своему брату. — Как думаешь?

— Не-е, братка, не похоже, — мотнул головой тот. — Слышишь, уже четвертый гудок дали? Никогда такого не было. Подожди-ка, радио вроде говорит…

Мы вышли к площади. Народу было столько, что нам только с краешка у забора и удалось пристроиться. Хорошо хоть, отсюда было хорошо голос из репродуктора слышно.

— Бать, а че…

— Тихо ты! — шикнул на меня отец, когда я только открыл рот спросить.

В этот момент из репродуктора раздалось шипение, через мгновение сменившееся мужским голосом, в котором остро ощущалось даже не волнение, а самая настоящая паника:

— Товарищи, сейчас вы услышите специальное выступление народного комиссара иностранных дел товарища Молотова…

Вновь с высоты раздалось шипение, бульканье, а только потом глухой голос:

— Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление. Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города…

Площадь в одно мгновение замерла. Казалось, тысячи и тысячи людей в ту же секунду превратились в камень, стих ветер, не летали птицы. Все вокруг замерло.

— Бать, а бать?

Я толком ничего не понял, поэтому потянул отца за рукав. И лишь с четвертого раза, когда я дернул со всей силы, он посмотрел на меня.

— Бать, ты чего?

Честно говоря, я испугался, когда увидел его лицо. Оно вытянулось, посерело, а в глазах «плескалось» настоящее отчаяние.

У меня тут же холодок побежал по спине. Никогда ведь отца таким не видел. Даже когда, его выпроводили с работы, он выглядел лучше. Пытался шутить, улыбался, хоть и через силу.

— Тихо, — безжизненным голосом проскрипел, прикладывая указательный палец к губам. — Война, мать его. Проклятая война.

Я сразу же замолчал, выпустив из рук подол его пиджака. Страшное слово «Война»,