Читать книгу - "Кремень и зеркало - Джон Краули"

в пользу сына. К тому времени сын уже достаточно твердо держался на своих искалеченных ногах, хотя и тогда, и впоследствии куда как уверенней чувствовал себя в седле, верхом на одном из своих прекрасных коней, чалом или вороном, которые, похоже, любили парня не меньше, чем его младшие родичи. Походка у него навсегда стала как у пьяного, но в этом не было ничего смешного. Никто и не смеялся. Кто бы мог подумать, что большие пальцы ног так много значат?

Еще до того, как его провозгласили верховным О’Доннелом по всем правилам, Красный Хью от собственного имени разослал гонцов ко всем семействам Тирконнелов, созывая собрание. Тирконнелы съехались и без лишних слов (потому что любые разговоры сейчас были только во вред) избрали Красного Хью своим вождем, как прежде – его отца. На этом юноша не успокоился. Он собрал своих братьев, как только достаточно окреп, и повел вооруженный отряд на английский гарнизон в Донегале; убивать англичан он не стал, но велел им убираться в Коннахт – мол, там им самое место. То ли на офицеров произвела впечатление самоуверенность, с которой предстал перед ними Красный Хью, то ли они поняли, что драться с этими юнцами себе дороже, но довольно скоро они и впрямь покинули гарнизон, чему несказанно обрадовался весь город. Затем Красный Хью выплатил долг благодарности, приняв участие в походе, который его дядя О’Нил затеял против старого Турлоха Линьяха О’Нила. Они разорили несколько деревень, захватили ветхий форт Турлоха в Страбане и предали его огню. Этого хватило, чтобы старик перепугался до полусмерти и написал в Дублин, что он отрекается от всех притязаний на титул верховного О’Нила и намеревается удалиться в обитель Божью в поисках утешения и исцеления души. Никуда он, конечно, не удалился, но теперь графу Тирону ничто не мешало наречься внуком Ньяла на Камне Королей в Туллахоге. Вот такой подарок сделал Красный Хью человеку, который вытащил его из тюрьмы и не дал умереть там от отчаяния. Было решено, что церемония совершится в день, который наступит вслед за самой короткой ночью года.

От Данганнона до Туллахога можно было доскакать до полудня, выехав утром, но Хью О’Нил заранее велел поставить ему шатер среди множества других палаток, разбитых в полях вокруг этого великого камня, почти ушедшего в землю кургана, на котором он стоял (или, можно сказать, сидел) в центре расходящихся кругами кольцевых укреплений-ратов. В этом шатре Хью пролежал без сна всю короткую ночь. Когда в зеленом небе засияла утренняя звезда, он сжал в кулаке осколок кремня – так крепко, что на ладони остался отпечаток. Примет ли его Добрый народ, не зашумят ли души древних ольстерских героев, возмущенные его дерзостью? Хью подумал о Шейне, взявшем силой этот титул и права, и о том, как он умер. Где-то теперь те галлогласы, что в урочный час обступили его кольцом и навсегда лишили этого высокого звания, добытого неправдой? Тут он вскинулся и потянулся за оружием, потому что полог шатра тихо приоткрылся. Но это был всего лишь Красный Хью. Он вошел, не здороваясь, и сел в ногах у дяди. Телохранители, спавшие рядом, даже не шелохнулись. Красный Хью положил руку на дядин кулак, в котором тот все сжимал кремень.

– Скажи мне, – начал он, – сколько лет уже в Ирландии не было верховного короля?

О’Нил отложил короткий меч, который успел схватить.

– Точно не знаю. А сколько уже Англией правят норманны? Полтысячи лет? Но и за это время бывали такие, что называли себя королями.

– И все-таки ни один не назвался ard Rí.

– Потому что не было ни одного такого, которому подчинялись бы все остальные. Не было верховного.

Хью сказал это и сам задумался, так ли это. Сказки, которые ему рассказывали в детстве, песни бардов и родословия брегонов осели где-то в глубинах памяти; Хью не мог извлечь их оттуда по собственной воле, но время от времени они всплывали как бы сами собой.

Красный Хью отпустил его руку.

– Я рад, что мне доведется быть рядом с тобой в этот важный день, – сказал он, сверкнув широкой улыбкой. – И рад, что буду с тобой в другие дни, еще важнее этого.

Затем он поднялся и, пятясь с поклонами, как слуга, покинул отсыревший от утренний росы шатер. Где-то снаружи запели волынки, загремели барабаны.

О’Нил выпил вина с пряными травами; ближайшие родичи облачили его в шафрановую мантию с широким кушаком. Подпоясавшись древним мечом О’Нилов, он вышел из шатра под приветственные кличи О’Хейганов и звон мечей, бьющих в щиты. Он знал, что этот звон не стихнет всю дорогу, пока он будет идти к Камню. Кое-кто был уже навеселе. Сейчас его окружали те самые люди – или сыновья тех людей, которые когда-то приняли его как воспитанника, а теперь воспитывали двоих его сыновей. В стародавние времена все брегоны, толковавшие законы для О’Нилов, были из О’Хейганов, и сегодня людям этого клана предстояло исполнить то, что по праву могли сделать – и всегда делали – только они, когда приходил час объявить нового внука Ньяла. Под стоны волынок и голоса старейшин, наперебой выкрикивавших родословные, которые они помнили наизусть, слово в слово, Хью взошел на каменный престол и обернулся к толпе. Он увидел лица, знакомые с детства, – те, кто был тогда молод, уже поседели, отпустили длинные бороды. Плакать Хью не хотел, а засмеяться не мог – такая огромная любовь к этим людям переполнила его сердце. Сказав все, что полагалось сказать, старший из этих старейшин О’Хейганов встал перед ним, подняв тонкую белую руку, скрывавшую в самой своей хрупкости и слабости великую мощь О’Нилов; и рука эта сжимала тот самый жезл, который до него был вручен дяде Хью О’Нила, Шейну, а перед тем – деду Хью О’Нила, Конну. Сам Хью О’Нил, потомок Ньяла Девяти Заложников, принял жезл и вознес его над головой, и вся толпа вздохнула, как один человек, изумляясь чуду и принимая своего короля. И, щурясь от солнца, Хью О’Нил увидел, что за спинами его родичей и верных бойцов колышутся в полуденном мареве другие, незнакомые лица; были среди них и старцы, увенчанные коронами, и юноши с длинными копьями, точно сотканными из солнечного серебра; и беловолосые дети, то ли нагие, то ли облаченные в бледную пустоту; и все они смотрели на него спокойно, оценивая, но не судя.

Белый и черный

Граф Тирон был человеком, разделенным надвое. Он желал быть цельным и простым