Читать книгу - "Смутные дни - Тим Волков"

class="p1">Однако Рябинин не сдался, решил действовать через детей. Едва узнав, что перевод на десять тысяч рублей находится у Ивана Павловича, он обманным путем подговорил Васю, чтобы тот пробрался к доктору в дом и нашел нужное. Мальчик не нашел, потому что перевода там не было. Еще и других детей заставил следить за доктором — вдруг что интересное обнаружат?

Дальше — больше. Гастроли театра. На резонное замечание, что спектакль выглядит жалостливо, если не сказать убого, Рябинин лишь отмахнулся — тем лучше. Эх, Иван Павлович, что ты сразу не догадался, что именно этого он и добивался? Ведь так и задумано было изначально!

С этим кривым, вызывающим лишь щемящее чувство жалости спектаклем он и отправился на гастроли в город. Еще и важных людей пригласил. И безусловно вместе со слезой выбил хорошую сумму на «благое» дело. Ну как не помочь детям?

Сволочь!

Иван Павлович принялся ходить по комнате, словно запертый тигр в клетке. Внутри все бурлило, кипело.

— Какая же сволочь! Использовать детей, да так…

Чем он лучше того же Сильвестра, что ворует молоденьких девчонок и заставляет работать в публичном доме? Ничем.

А скауты? Иван Павлович остановился. Ведь еще у него какой-то проект со скаутами. Там в чем подоплека? Тоже какой-то обман? Ведь даже приезжал какой-то иностранец — Иван Павлович лично его видел. Еще одна афера? Надо бы разобраться. Но так, тихо, чтобы Рябинин не догадался. Он хитрый и умный. Едва почует опасность — сразу же нырнет на дно. И ищи его потом.

Нет, тут нужно осторожно и наверняка. Чтобы и шанса у гада не было ускользнуть.

Рассказать все Петракову?

Иван Павлович даже сделал несколько шагов к двери — хотел идти прямо сейчас.

Но остановился. Нет. Лучше самому. Максимум — уведомить Гробовского. Чем меньше людей знает — тем лучше. Что толку, что будет знать Петраков? Вон, он и про публичный дом знал, а в итоге Сильвестр сбежал.

К Петракову следует идти, когда на руках будут не только догадки, а еще и улики. И чем больше, тем лучше. В противном случае под удар могут попасть дети — ведь Рябинин действует только их руками. Тут и Васе может достаться, за то что пробрался в чужом дом, и остальным. Нет, их нельзя подставлять ни в коем случае.

Постепенно эмоции, обжигающие и злые, начали отступать.

Доктор подошел к окну. Вечерело. Погода прекрасная, все дышит весной, оживает.

Тук! Тук! — слабый стук в дверь, лёгкий, едва слышимый, словно птичка клювом ткнулась.

Доктор нахмурился. Опять дети в шпионов играют?

Тук! Тук…

Он прошел к двери, отворил ее… и замер. На крыльце — человек, свернутый в клубочек, словно бездомный пес, весь в крови, едва дышит.

Доктор тут же бросился к нему, чтобы помочь… и вновь удивился. Не званный гость был ему уже знаком.

— Гвоздиков⁈ — выдохнул доктор, пораженный увиденным.

Это и в самом деле был он. Немного изменился, исхудал, оброс. Но все тот же мелкий бандит Яким Гвоздиков, что успел много чего неприятного сделать доктору.

А теперь вдруг сам пришел. Или, скорее, приполз… Израненный, едва живой, кажется, порезанный… Кровищи то сколько!

Гвоздиков слабо шевельнулся, глянул на доктора. Губы дрогнули:

— Помоги… Иван Палыч… — хрип вырвался из горла, и он обмяк.

В районе живота, чуть ниже ребер — ножевое… да не одно. Мать честная, кто же его так⁈

Доктор мгновенно переключился в режим врача. Сердце заколотилось, но руки принялись действовать чётко, как учили в институте.

Пульс нитевидный, учащенный, дыхание поверхностное, кожа холодная и влажная — признаки гиповолемического шока от кровопотери.

— Держись, Яким, — пробормотал Иван Палыч, осторожно подхватывая его на руки. — Сейчас всё сделаем.

Доктор затащил раненого в смотровую. Уложил на операционный стол, подложив под голову свёрнутое одеяло, чтобы приподнять верхнюю часть тела, облегчить дыхание и уменьшить нагрузку на сердце.

Эх, жаль Аглаи нет. Еще одна пара рук не помешала бы сейчас. Придется все самому.

Доктор схватил стерильную марлю из ящика, плотно прижал её к ране, чтобы остановить наружное кровотечение. Кровь быстро пропитала ткань, и он наложил ещё один слой марли, зафиксировав его тугим бинтом, избегая чрезмерного давления, чтобы не усугубить возможные внутренние повреждения.

Вновь проверил пульс. Слабый, но стабильный, сто двадцать ударов.

— Кто тебя так? — не удержался и все же спросил. — В кабаке на пьяную драку нарвался?

— Нет… — скривившись, ответил Гвоздиков. — Сильвестр порезал…

А вот это было уже интересно. Значит Яким не бросил своего вожака, вновь примкнул к нему после того, как Сильвестра выпустили. Любопытно.

— За что?

— Много будете знать, доктор — быстро умрете! — сквозь зубы прошипел раненый.

— Будешь дерзить мне — тоже не долго протянешь! Говори, коли пришел и жить хочешь.

— Ты должен… лечить…

— Тебе я ничего не должен, Гвоздиков. Я ведь могу и обратно тебя под порог положить. Полежишь минут пять — и все. Затихнешь. А я скажу, что просто не услышал твоего стука. Как тебе такой вариант? Истечешь кровью — и поминай как звали!

— Вот гад! — выдохнул Гвоздиков.

— Гад? Мне тебя точно не переплюнуть в этом! Так за что тебя Сильвестр так покрамсал?

— Деньги не поделили. С одного дела.

— С какого?

— Эк-х! — Гвоздиков сморщился.

Пытать пациента было уже чревато.

— Значит так, давай договоримся, — сказал доктор, готовя марлю и инструмент. — Расспрос оставляем на потом. Как только очнешься — расскажешь все, что спрошу. Взамен — я тебе помогаю. Договорились?

— Договорились, — слабо кивнул Яким.

И потерял сознание.

* * *

Операционная. Керосиновые лампы отбрасывают резкие угловатые тени на стены. Перчатки — на руки, окровавленную грязную одежду — разрезать и на пол. Физраствор — в вену.

Бледность Гвоздикова не добавляет оптимизма, много крови парень потерял. Пульс слабеет. Дыхание поверхностное.

Маску для эфирного наркоза на лицо пострадавшему. Выждать, отсчитать нужное время. Проверка. Готов. В отключке.

Конечно, по протоколу нельзя такую операцию делать одному. Но никого в помощниках нет, не бросать же его теперь. Все медицинские протокола выучены назубок, руки и разум тоже полны решимости. Так что попробовать стоит.

— Начинаем, — хрипло командует сам себе Иван Палыч, его голос режет тишину.

Пульс после наркоза продолжает слабеть. Времени мало.

Рана на левом боку, чуть ниже рёбер, всё ещё сочится кровью через повязку. Задета вена.

«Знал куда бить»,