Читать книгу - "Меченый. Том 2. На переломе истории - Андрей Николаевич Савинков"

Работы не останавливаются и на достигнутом. Уже в эти дни кипит строительство по продлению первой линии. Одновременно, по решению Городского Совета, развернулось проектирование второй линии, которая призвана значительно улучшить транспортную доступность Сормовского района — одного из крупнейших и трудолюбивейших уголков Горького.

Стоит напомнить, что эти успехи стали возможны во многом благодаря решению, принятому по инициативе Генерального секретаря ЦК КПСС товарища М. С. Горбачёва на апрельском Пленуме. В соответствии с этим судьбоносным решением, во всём Советском Союзе значительно ускорились темпы строительства метрополитенов в городах, где оно уже было начато. Горький, проявив инициативу и организованность, сумел заскочить в последний вагон — ведь, как стало известно, в 12-й пятилетке строительство новых метрополитенов в других городах не предусматривается.

Метро в Горьком — это не просто новый вид транспорта. Это — символ созидания, это — забота партии о благополучии советского человека, это — уверенный шаг в будущее.

Из действительно же интересных встреч в этот период можно вспомнить разве что общение с Ричардом Косолаповым, который в преддверии планировавшегося на весну 1986 года XXVII съезда КПСС готовил новую программу партии.

— Проходите, товарищ Косолапов, не стесняйтесь. — Я отодвинул очередную папку с бумагами в сторону и сделал приглашающий жест. — Присаживайтесь. Как здоровье? Как настроение? Может чаю или кофе, думается, разговор нам с вами предстоит долгий…

— Спасибо, Михаил Сергеевич, чувствую себя хорошо, — ответил Ричард Иванович, стараясь держаться непринуждённо. — Хотя погода, конечно, не шепчет. От чая, пожалуй что, не откажусь.

Ноябрь 1985 года выдался особенно пасмурным и промозглым. Серо-багровые тучи тяжело нависали над Москвой, низко скользя над куполами Кремля и лентами столичных улиц. Леденящий ветер то и дело вырывался из-за углов высоток, заставляя прохожих укутываться в пальто потуже и убыстрять шаг. Глобальное потепление еще не пришло в эти края, до времен, когда снег окончательно станет редкостью в Первопрестольной в 1985 году было еще ой как далеко.

Я максимально добродушно кивнул, но улыбка, впрочем, моя достаточно быстро померкла. Я откинулся на спинку стула, сцепив ладони перед собой.

— Я читал проект новой Программы партии, — вообще-то программу уже надо было бы проголосовать и отправить в нижестоящие партийные организации для ознакомления, вот только все недавние события на Ближнем Востоке совершенно выбили меня и советскую верхушку из привычного ритма жизни. — И, откровенно говоря, некоторые пункты вызывают у меня серьёзные сомнения.

Косолапов при этих словах чуть заметно нахмурился.

— В чём именно вы сомневаетесь, Михаил Сергеевич?

— В её актуальности, в её конкретности, — я сделал небольшую паузу, раздумывая, как бы помягче выразиться. — Понимаете, с момента принятия предыдущей Программы, той самой, хрущёвской, когда провозглашалось, что к 1980 году мы построим коммунизм, прошло много времени. Тогда была поставлена чёткая, хотя и чрезмерно оптимистичная цель, понимаете? Говорили: «через двадцать лет мы достигнем коммунизма». Люди либо верили, либо сомневались, но все понимали конкретность установки. Имелись конкретные ориентиры, за которыми можно было следить. А теперь мы готовим новую Программу, в которой всё сводится к общим лозунгам — «модернизируем производство», «повысим благосостояние», «укрепим дружбу народов» и так далее. Но где измеримые цели? Где сроки, вехи, критерии успеха? Без этого всё выглядит расплывчато.

Косолапов развёл руками:

— Товарищ Генеральный секретарь, ведь и критика той самой хрущёвской Программы была колоссальной. Говорили, что неверно ставить столь жёсткие сроки. Что мы подрываем доверие к партии, когда объявленные сроки выходят на первый план, а условия не созданы. К тому же экономика в 60-е развивалась иначе, а теперь и внутренние, и внешние факторы намного сложнее.

— Всё это верно, — я слегка наклонился вперёд, упираясь локтями в стол, разговор этот давался тяжело в том числе и потому, что я сам достаточно слабо представлял, что именно хочу получить на выходе. Одно было понятно, оставлять все как есть нельзя. — Но сейчас мы должны показать, что у нас есть ясное понимание дальнейшего пути развития. Нельзя снова кормить людей абстракциями, упирая лишь на вечную правоту марксизма-ленинизма. Нужно говорить о том, что сегодня мы имеем, куда стремимся и какими средствами собираемся этого достичь. И я хочу, чтобы наша новая Программа давала ответы на главные вопросы современности. Иначе нас самих не будут воспринимать всерьёз.

— Это… — Косолапов как-то странно на меня посмотрел, — сложно.

— Сложно, — согласился я. — Но мы же с вами коммунисты. Большевики, мы трудностей не боимся.

— Не боимся, — все еще видимо не совсем понимая, чего я от него хочу поддакнул Косолапов. Забавно, его считали лицом фракции «фундаменталистов» в КПСС, а тут получается я его учу как родину любить. Уверен, ему оказаться в такой ситуации было непривычно.

— Ричард Иванович, позвольте сказать вам кое-что начистоту, — произнёс я. — Сложно отрицать, что капитализм, описанный Марксом в «Капитале», давно трансформировался. Общество, мировая экономика, технологии — всё это развивается по спирали, и мы уже не можем опираться исключительно на схемы, которые казались единственно возможными в начале века. Последним крупным теоретиком марксизма в нашей стране можно считать Сталина и то учитывая последовавшие на него «гонения» после смерти, идеи Иосифа Виссарионовича оказались некоторым образом скомпрометированы в глазах общественности. При этом, если мы не признаем, что марксизм-ленинизм требует основательной модернизации, нас ждёт крах.

Косолапов слушал эти слова с напряжённым вниманием. Мы с ним уже обсуждали текущие проблемы и раньше, он знал, что я не боюсь говорить правду, особенно когда это необходимо, но столь откровенной формулировки — «признать, что марксизм-ленинизм устарел без обновления» — он не ожидал услышать из уст главы партии. Пусть и в столь камерной обстановке.

— Как же вы предлагаете обосновать эту модернизацию, Михаил Сергеевич? — наконец спросил он. — Ведь наша официальная доктрина в корне отвергает саму возможность «устаревания» учения Маркса.

— Надо сказать правду, — ответил я, склонившись к собеседнику. Простенький психологический приём, но часто работает с неподготовленным с этой стороны собеседником. — Мы не справились с прежними обязательствами. Страна не вышла на уровень, провозглашённый хрущёвской Программой. Скажем больше: сейчас мы имеем массу проблем, связанных с отставанием в технологиях в отдельных сферах, нерентабельностью ряда отраслей, бюрократизацией экономики и перекосами в планировании. Мне кажется, что, если мы честно признаем неудачи, обозначим причины и покажем, что у нас есть реальный план трансформации общества — народ и партия отнесётся к этому с пониманием. Но если