Читать книгу - "1924 год. Старовер - Виктор Иванович Тюрин"

потом развернулся, пройдя сквозь толпу, вышел на широкую аллею. Идя, подумал о том, что, может, мне сходить еще по одному адресу насчет жилья. Желания особого не было, но и делать мне в парке было нечего. Так и не решив окончательно, что мне делать, просто пошел по аллее, как вдруг неожиданно услышал французскую речь и резко повернул голову в ту сторону.

На языке Гюго и Дюма вели беседу две сухонькие старушки в строгих темных платьях с белыми кружевными воротничками, имевшие прямую осанку и живые глаза, в которых до сих пор жило детское любопытство. Именно такими взглядами встретили они меня, когда я, замедлив шаг, подходил к скамейке, на которой те сидели. Говорили они четко, не перебивая, внимательно слушая друг друга, и от их разговора веяло старомодной вежливостью.

Рядом с ними, занимая большую часть скамейки, сидела компания молодых людей. Эти грызли семечки и ожесточенно спорили о какой-то Натке, причем, судя по ожесточенности спора и повышенным тонам вопрос стоял как минимум о мировых глобальных проблемах, но все оказалось проще. Решался вопрос: если у Натки дома стоит пианино, означает ли это, что она мещанка? Если так, то не пора ли ей объявить бойкот всем коллективом? Я даже замедлил шаг, пытаясь понять смысл этого глупого спора.

В этот самый момент со скамейки поднялись пожилые дамы, которым, видно, надоело слушать галдящую молодежь. Я поравнялся с ними.

– В кафе? – спросила подругу одна из старушек.

– А la faim tout est pain, – ответила ей вторая дама. У нее было сморщенное, но при этом правильной формы, со следами былой красоты лицо.

«Голод – лучший повар», – автоматически перевел я в уме фразу с французского языка, а в следующее мгновение меня словно перемкнуло: как-то разом нахлынуло щемящее чувство тоски по той, потерянной навсегда, жизни. Фразы на французском, которые употребляли в разговоре идущие рядом старушки, стали для меня словно ниточкой, протянувшейся из этого времени в мое.

Поддавшись душевному порыву, несколько неожиданно для себя я заговорил с ними по-французски и со всей галантностью, какую смог у себя найти, спросил их, где находится улица Маркса. Они остановились как вкопанные, с минуту удивленно-внимательно оглядывали меня с ног до головы, потом одна из них сказала по-французски:

– Право, не ожидала. Внешность истинного пролетария, а прононс истинно парижский. Натали, что скажешь?

– Молодой человек, если ты, дорогая, заметила, при этом не чужд галантности. Вы не представитесь? – прозвучало это уже на русском языке.

Я вздохнул с облегчением, так как и так позволил себе слишком многое, поддавшись секундной слабости.

– Егор. Если уважаемые дамы не против, то мы потихоньку пойдем, чтобы не привлекать к себе излишнее внимание.

Старушки понятливо кивнули головами, и мы неторопливо пошли вперед, бросая друг на друга любопытные взгляды.

– Меня зовут Наталья Алексеевна, а мою хорошую подругу – Александра Михайловна. Мы дворянки, а значит, «бывшие», или ссыльные. Сами себя мы называем «декабристками», да, Александра? – та кивнула головой. – Живем в Красноярске уже третий год. Я это говорю, чтобы все было предельно понятно, а то люди разные бывают.

– Я человек простой и отношусь ко всем ровно и без предвзятости, лишь бы люди были хорошие. Сам я попал в эти края случайно. В настоящее время работаю в лавке кладовщиком. Так как в городе проживаю недавно, то решил прогуляться, а заодно присмотреть себе жилье.

Я думал, что меня сейчас забросают вопросами, но нет, этих женщин, похоже, отучили задавать лишние вопросы, хотя любопытство прямо горело у них в глазах. Сейчас для них я был человеком-загадкой.

– Вот только я не помню такое название улицы, – и Наталья Алексеевна обратилась к своей подруге. – А ты?

– Нет. Молодой человек, а вы старого названия не знаете? – обратилась она ко мне.

– Нет. Улица Маркса, шесть.

– Знать бы старое название улицы, может, и подсказали бы, а так… Извините, молодой человек, ничем вам не поможем.

– На нет и суда нет. Я, наверное, пойду… Хотя погодите. Есть у меня еще один вопрос. Где тут воскресный рынок?

– С этим проще, молодой человек. Мы как раз направляемся в ту сторону и немного вас проводим.

– Погуляли, музыку послушали, пора и честь знать, – подвела итог Наталья Алексеевна. – Идемте к выходу из парка.

Мы шли и говорили ни о чем, как незнакомые люди, пытающиеся найти общую тему для разговора, пока речь не зашла о театре. Тут старушки стали наперебой вспоминать классические спектакли и актеров, игравших в них главные роли, но вскоре увидели, что я совершенно не поддерживаю разговор.

– Насколько мы понимаем, классика вас не интересует. Тогда, как человека новых веяний, может, вас привлекает современный театр?

– Извините, но у меня просто нет времени. Работа не позволяет, с утра до позднего вечера сижу на складе.

– Работа. Понимаю. Кто не работает, тот не ест, – эти слова Наталья Алексеевна произнесла с какой-то затаенной горечью. – Ладно, оставим это и вернемся к театру. Мы не знаем ваши вкусы, Егор, но можем поделиться мнением по поводу одного спектакля Новосибирского театра Красного авангарда, приехавшего к нам на гастроли. Это не наше, но после долгих колебаний решили сходить, чтобы иметь хоть какое-то понятие об этом направлении. Может, я многого не понимаю в этой жизни, но назвать это искусством… у меня язык не поворачивается.

– Авангардный спектакль! Да это просто позор какой-то! – поддержала свою подругу Александра Михайловна. – Представляете, у актеров лица раскрашены. Если красной краской, то это значит – пролетарий-большевик, если белой, то враг, а если этими двумя цветами, красным и белым, то это не осознавший себя в политике человек. Все они скачут по сцене чуть ли не в нижнем белье, машут оружием, выкрикивают грубые слова. Ой, даже говорить не хочу про это безобразие!

– Так и не говорите. Лучше расскажите о Париже.

– О, Париж! – и старушка закатила глаза от восторга. – Нет, рассказывать о нем бесполезно, если вы его не видели раньше. Его надо увидеть, прочувствовать всеми фибрами души… Вы молоды, и мне так кажется, если не будете сидеть на одном месте, то сможете увидеть мир, а значит, побываете в Париже.

– Наверно, так и сделаю. Люблю путешествовать.

– А какие у вас еще есть интересы?

Напрямую они у меня не спрашивали, но окольным путем пытались хоть что-то узнать обо мне. Не знаю отчего, хотя, может, потому, что в их глазах читался живой, неподдельный интерес, я рассказал им о своей детской мечте. Ни для кого это не было тайной. В той жизни я нередко