Читать книгу - "Скопа Московская - Борис Владимирович Сапожников"

это не относится. Раз жив остался, собирай своих черкасов и возвращайся к пану гетману, он найдёт вам лучшее применение. А хочешь, оставайся и гляди, как воюют настоящие рыцари.

Он обернулся к своему товарищу Францу Люткевичу.

— Вели трубить сигнал к сбору, — сказал Зборовский. — Берём копья, и ударим на сей раз как следует.

— Прошу честь, — хлопнул себя по груди Люткевич, всегда охочий до драки.

И вот уже снова поют медные горны, гусары строятся для новой атаки.

* * *

Я долго глядел из-под руки на перестроения на польских позициях, жалея, что нет у меня хотя бы подзоной трубы, не говоря уж о бинокле. Интересно, их уже изобрели или ещё нет? Надо будет узнать в Москве, когда вернусь.

— Неужели полезут, — покачал головой Огарёв, выехавший с засеки и смотревший вместе со мной.

— Обязательно полезут, — кивнул я, — гонор их на наши порядки погонит. И ударят так крепко, что казаков ещё добром вспомните.

Враг допустил ошибку, кинув на наши позиции легковооружённых казаков, которых стрельцам удалось отбить без особых потерь. Вот только теперь поляки знают, что ждёт их лучшие хоругви, но не так уж сильно это меняет картину. Ударят они крепко, и стрельцам останется только держаться.

Я развернул коня, когда во вражеском стане запели горны. Гусары готовились к новому натиску. Мне нечего было делать на передовой, но я всё же обернулся и посмотрел на впечатляющее наступление вражеской конницы. По-прежнему лучшей, как ни крути. Солнце подбиралось к полудню, на небе — ни облачка, и гусарские доспехи сверкали ещё ярче, чем в прошлую атаку. Они скакали колоннами, заранее выстроившись напротив проходов. Казалось, эту мощь не сумеют сдержать ни рогатки, но стрельцы с их мушкетами и бердышами. Этим всадникам вообще ничего противостоять не может. Вот только один раз мы уже доказали, что можем встать на их пути и даже обратить в бегство, а значит, сумеем сделать это ещё раз.

Я проехался вдоль строя замерших в ожидании вражеской атаки стрельцов, смело гарцуя по ту сторону плетня. Ни Огарёв, ни сопровождавший меня Болшев не успели остановить меня, когда я пустил коня рысью, заставив перескочить не очень-то и высокий плетень.

— Ратники, — обратился я к ним, — вон там, за моей спиной, идут в атаку гусары. Лучшие всадники в мире. Они считают себя непобедимыми. Думают, на сей раз они смогут смести нас, втоптать в землю тяжёлыми копытами своих коней. Но один раз мы побили их! Обратили в бегство! Я сам вот этой саблей, — вскинул я оружие, дав солнечному лучу эффектно сверкнуть на клинке, — рубил их по спинам, когда они бежали от засеки. А значит, мы можем их бить. Вот что помните, когда они обрушатся на вас всей своей мощью.

И прежде чем стало слишком поздно, я снова пустил коня резвой рысью, перескочив обратно.

— Ты, князь-воевода, что хочешь думай, — вздохнул Огарёв, — но так нельзя. Гусары уже вон где, а ты перед войском гарцуешь.

— Не догонят, — усмехнулся я, направляя коня обратно к засеке и за неё, где стояла до поры поместная конница вместе с наёмниками.

Гусары скакали плотными рядами, перестроившись в колонны, чтобы ударить по проходам, перегороженным рогатками. Стрельцы отступили от плетня, сосредоточившись там же, чтобы принять удар. Страшный, почти неотразимый удар гусарской конницы. Слышались привычные уху команды. Десятники с сотенными головами строили людей. Стрельцы заряжали мушкеты, воткнув перед собой в землю бердыши.

Но не успели гусары все разом, под звуки горнов, перейти на рысь, а заговорили наши пушки.

Ай да, Паулинов, ай да… пушкарский сын! Его орудия молчали во время атаки казаков. Ни разу не выстрелили с засеки. Хотя они могли бы очень хорошо помочь в жестоком противостоянии с черкасами. Но нет, не стал тратить зазря главное преимущество — неожиданность. И теперь в плотные — колено к колену — ряды скачущих размашистой рысью гусар ударили пушечные ядра. Небольшие — всего-то полфунта, а иные и вовсе четверть. Вот только когда оно врезается тебе в грудь, сметая с коня или хуже того — в землю, ломая скакуну ноги, отскакивая и ударяя следующего, они вовсе не кажутся такими уж маленькими и совсем не страшными, как когда лежат в зарядном ящике. Ядра сшибали гусар с сёдел, сокрушая прочные доспехи. Гордые всадники летели наземь, катились, не в силах подняться. Мимо мчались их товарищи, плотным строем, колено к колену, и несчастным, выбитым из седла гусарам, если они ещё были живы оставалось лишь скорчиться в позе зародыша, прикрывая руками голову и молиться, чтобы всё обошлось. А рядом падали товарищи и пахолики, ломая крылья, теряя перья. Трещали длинные копья, но не оттого, что преломились о вражеские доспехи, но потому что врезались в землю, выроненные потерявшими твёрдость руками.

Тут в дело вступили стрельцы. Давая один залп за другим. Их короткие шеренги быстро менялись местами. Выстрелив, они уходили назад, чтобы спешно перезарядить мушкеты. К ядрам прибавился настоящий град пуль.

Но гусары скакали через ядра и пули. Теряя товарищей и пахоликов, стремительно сравнивая ряды, они мчались неудержимой волной прямо на порядки стрельцов. Те успели дать последний залп, и взяться за бердыши, когда на них обрушился сокрушительный натиск гусарской конницы. Он оказался прямо-таки оглушительным. Трещало дерево ломаемых копий, кричали кони и люди, не разобрать даже кто где, сталь ударялась о сталь. Стрельцы отважно и почти отчаянно рубили бердышами гусар. Те, побросав переломанные копья, в первый миг атаки унесшие множество стрелецких жизней, взялись за сабли, концежи и жуткие клевцы-чеканы[1] на длинных рукоятках. Они легко проламывали головы, стрелецкие шапки никак не могли от них защитить. Но и наши воины дрались отчаянно и держались стойко. Бердыши собирали кровавую жатву, валя наземь гусар. Иные из стрельцов били по лошадям, целя в морду и в шею, стремясь не столько поразить, столько напугать животное, заставить отступить даже против воли правящего железной рукой всадника.

— Не удержимся, — покачал головой Мезецкий. — Собьют чёртовы гусары стрельцов.

— Ты не веришь в них? — глянул на него я.

— Уже гнутся, — заметил он, оказывая мне на те места, которые я, благодаря памяти Скопина, и сам отлично видел. Там строй стрельцов уже начали прогибаться, несмотря на глубину в пять-шесть рядов. — Скоро их ляхи продавят. Была бы первая атака, может они бы и отступились, но не теперь. Задет их знаменитый гонор, они ради него будут драться до конца и все костьми полягут, лишь бы себе доказать, что могут прорваться.

Я всё это