Читать книгу - "Сага о Головастике. Уроки инопланетного мастерства - Александр Нерей"

— Хо-зя… Вакх! — захлебнулся от неожиданности, когда увидел за забором Калики Неизвестнейшего Байка Давидовича собственной мото-персоной. — Слава Богу! Вот, в чём сюрприз!.. Хозяева!

— Кто там? Приспичило, что ли? — ругнулся знакомый голос Угодника, а через минуту и сам он вышел на свет божий с недовольным лицом отвлечённого от дела человека.

— Здравствуй, дядя Николай Григорьевич! — выпалил я, как полноправный племянник и, чуть ли, не запрыгал от радости.

— Какой Николай? Какой Григорьевич? Не знаю таких. Вам, молодой человек, кого надо? Здесь только я проживаю, — без тени иронии выговорил дядька и вышел за калитку. — Ты что-то напутал, малец.

— Хватит издеваться! Я твой племянник. Брата Василия сын. Ты что, забыл? — ошалел я от такого поворота семейных дел, а потом рассмотрел, что у этого Николая на лице оказалась пара старых шрамов от осколочного ранения. — Дядя Коля, вы ничего не помните? Вы же меня на Харлее Давидовиче катали.

— Ну, я много кого катал. Только на Ковровце. Мог и тебя прокатить, конечно. Но меня Петром зовут. Пётр Иванович Калика. Я тут у брательника обитаю, пока он на крайнем севере в командировке. Но он тоже не Николай, а Илья. Так что, ты напутал. Ну, да, не беда. С каждым могло случиться. Прощай, — кратко рассказал о себе старший Григорьевич и засобирался обратно во двор.

— Вот уж дудки! Никуда от тебя не уйду, пока не признаешься! — взорвался я праведным гневом, обращаясь и к дядьке, и к затаившейся Семалии. — А ну! Пусти во двор! Разберусь сейчас и с тобой убогоньким, и с твоей укропной амнезией!

Угодник так и раскрыл рот, заморгав глазками, как наш с ним любимый Буратино, а я, пока он замешкался, крейсером вплыл в незнакомый двор, сразу прицелившись в небольшой крестьянский домик с зелёным небоскрёбом над крышей.

— Ты-то что за инспектор? — более-менее примирительно спросил Николай, затворив калитку.

— По рубероиду и женской морали, — на полном серьёзе заявил я родственнику и, не получив разрешения, вошёл в дом.

— Что-что? Моральный?.. Кто? И куда ты собрался? — заторопился дядька следом за мной.

— Выворачивай карманы! Покажи тузы и дамы! Где фотографии с братом? А с отцом? С мамкой? Кому сухари в ползунки крошишь? Нашего брата не облапошишь. Или особый фото-пожар случился? Только твои фотокарточки сгорели?.. Признавайся, как на духу. Как перед Богом. Не то, мигом вразумлю! Ты мою силу знаешь. Ещё узнаешь, — разошёлся я не на шутку, меча громы с молниями, всё ещё надеясь на скорое объяснение.

— Дык, сглаз на мне. Фото со мной, как есть все испорченные. Там, где я, засвечивается и плёнка, и бумага.

— Что-нить поумнее… С головой-то всё в порядке? Не стукался? Память не подводила? С какого года себя помнишь?.. Дай, угадаю. Пару лет, не больше? — начал я следствие по делу о невразумительных амнезиях и сглазах.

— Откуда знаешь? Пару лет тому… Пьяным подрался и получил по затылку бутылкой. Память, как рукой сняло. Шрамы на роже от того, что клюнул лицом в дорогу. Паспорт тоже потерял. Очухался… В общем, никого не угадал. А потом так ничего и не вспомнил.

Теперь не пью. Ковровца своего на эту зверюгу сменял. Всё по закону. Один мериканер обменялся. Понравилось ему, что мой мотоцикл стоял на подножке и тарахтел почти бесшумно. Руки-то у меня золотые. Всё могу сделать и отремонтировать. Даже усовершенствовать. Давно бы рационализатором был, если бы не пил.

Вот и миллионщику этому кой-какой секрет самодельный открыл, а он на радостях байк презентовал. В смысле, подарил. Потому, как власти не разрешили долларами разбрасываться. Мол, в казну давай, а в руки гражданину, то есть мне, шиш.

Я тогда только-только в Москву на Ковровце приехал. Захотелось, а с чего, сам не знаю. Так он самолётом его выписал из самой Америки! Сказал, что чёрный колосс или монсер… Во! Монстер.

— Складно завернули. Не подкопаешься. Не успел языком брякнуть, да извилиной скрипнуть, а они уже и мериканера, и Давидовича. Но… Теперь можешь обо всём этом забыть. Готовься к правде от Правдолюба. Сейчас я с твоим миром сниму с тебя порчу. Всё разом вспомнишь. Только плацебо отхлебнуть надо. Есть в доме водка? — решил я вылечить амнезию алкоголем, а проще говоря, вернуть то, что затуманили миры, не доверив человеку страшной тайны его необъяснимого бессмертия.

— Чудак. Какая водка? Я же… Мне же… И хватит мною командовать! Кто ты, вообще, такой? — ошалел дядька от моих планов на его счёт.

— Обо мне потом вспомнишь. Сейчас мы о тебе толкуем. Дурят тебя… Почитай, лет тридцать.

— Мне всего-то двадцать четыре. Шутник малолетний! Иди к мамке. Мне бумаги на Харлей переводить надо. На английском вся документация, ещё и заумными техническими терминами. Словарей-то таких нет. Может, пойдёшь уже? Где твой дом? Отвезти могу.

Объяснил Николай то, что ему внушили неведомые душеприказчики. Ещё и голосом с интонациями, о которых мне рассказывали братья-второгодники – когда их обследовали в психиатрической клинике.

— Нельзя мне домой. Я же там ещё маленький. А в настоящий «домой» я, скорее всего, не попаду вовсе. Тебе моя загорелая рожа никого не напоминает? Внимательно посмотри, — чуть ли, не взмолился я на самого Угодника.

— Цыган. Тёмный лицом и хитрый. Но у меня не забалуешь. Смотришь, как сподручней да хитрей мотоцикл украсть? А ну, иди отсель! — заорал благим матом дядька, но глаза так и остались добрыми.

— Ладно. Погодь. Мир! Земля-а! Приём! Хватит прятаться. Верни дядьке память! Минуту даю, а потом начинаю действовать, — позвал я с надеждой, но никто мне не ответил, ни снежком, ни подзатыльником, ни окриком в голове.

— Заболел?.. Давай отвезу? Где твой табор? — предложил Николай.

— Забоишься же на Фортштадт завезти? Я на нём в волшебной пещере живу. Там вся амнезия твоя пылью развеется, и вспомнишь тогда, что ты герой и зовут тебя Николаем Григорьевичем. Об остальном сверхъестественном пока умолчу. Но ты не Калика.

— Отвезти отвезу, но если кого подозрительного увижу…

— Высадишь из своего дилижанса. Я понял. Но и ты должен осознать, что всё вокруг тебя ненастоящее. В общем, мне нужен шанс, чтобы всё тебе объяснить, а твой мир взяла самоотвод. В Бога веруешь? — начал я издалека, потому что не увидел