Читать книгу - "Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева"

– Эй, – сказал Гюрза, – эй, прекрати, тебе не нужно злиться! Перестань! Ты можешь пробыть мирным всё своё посмертие!

Семён мелькал быстрее и быстрее, и Гюрза попытался ухватить его за плечи, но как ухватишь, если плечи призрачные, да ещё мелькают?

– Заори! – крикнула Карина. – Прокляни меня! Прокляни кого-то! Подерись с кустом!

Семён мелькал не в лад с тем, как они моргали, и голова от этого кружилась.

– Можно! – крикнул Гюрза, сам вломившись в самые заросли, и красные ягоды странно смотрелись на фоне чёрных его штанов и рубашки. – Можно любить кого-то, можно не любить! Можно желать плохого! Не мелькай, ну?! Можно!

Семён упал на траву – именно что упал, даже примял её. Руками обхватил коленки. Почти не просвечивал.

– Вот не было печали, – прошипел Гюрза. – Зачем ты сунулась?

– А ты чего шипишь?

– Что?

– Я думал, я так не умею, – сказал Семён, будто все васильки мира увяли вдруг на его глазах. – Мне нельзя… я не… я их ненавижу.

– Кого? – спросил Гюрза, садясь рядом с ним на корточки. – Ты тоже ненавидишь моего отца? А ты за что?

Как его чёрные одежды ещё не липнут к телу на такой жаре? Если б Карина надела рубашку с длинным рукавом, её бы уже выжать можно было.

– Нет, – Семён не смотрел Гюрзе в лицо, теребил в пальцах колосок какой-то и сам этого не видел. – Нет, нет, конечно, не его. Он же даёт убежище. Я ненавижу двух других. Но мне их жалко.

– Ну, – сказала Карина, перед глазами которой как будто всё мелькал Семён в белой рубашке своей, туда-сюда, – так бывает.

Гюрза сказал:

– Обними его.

– Не поняла, а сам что?

– Ненавижу, когда меня касаются.

– А в библиотеке сам меня к себе прижал!

Если бы от чужого взгляда можно было закипеть, то Карина бы уже вся изошла паром. Жара, жара, какая же жара.

– Это другое, – сказал Гюрза сквозь зубы. Карина восхищалась теми, кто так может. Наверняка он и плевался хорошо. – Это другое. Это же для дела. Давай, ты же сама его расстроила.

– Ты думаешь, я помню, как бывает?

– Представь, что он младше. Это правда, вообще-то. Ты что, умеешь только бить?

– А сам что, нет?

Карина раскинула руки – очень легко было бы сейчас ударить её в грудь. Ладно, ладно, представь, будто ты Катька. Этот – мелкий. Он ничего тебе не сделает. Он…

Гюрза сказал:

– Ну, всё. Иди сюда. Вот молодец. Можно кого-то ненавидеть и не рассы́паться. Ты в тёмном замке, вот сюрприз, да? Ну, иди, иди.

Семён прижался к нему, ткнулся в плечо и так и застыл. Гюрза погладил его по прозрачной спине. Каринины раскинутые руки не понадобились.

– Испортили мне призрака, – скажет Ференц потом. – Он же почти опять проявился, чем кормить-то плотную душу?

Но Карина чувствовала, что он доволен, – и Гюрза, наверное, чувствовал.

* * *

После обеда Гюрза снова скорчил эту мину, как будто он главнее всех, и сказал:

– Мы с тобой сейчас идём практиковаться управлять камнями в самую дальнюю часть замка.

– На что нам туда?

– Тут вопрос: ты мне веришь или нет?

В интернате такие штуки назывались «на слабо» и обычно вели к тому, что кто-нибудь лез на крышу, ночевал в заброшке, ночью шёл на автозаправку. Но камни-то эти при чём? С другой стороны, Гюрза мало о чём просил. Он думал, что приказывает, но на самом-то деле Карина легко могла отказаться и ничего бы он ей не сделал, значит, это просьба. Может, он собирался в этой самой дальней части пить пиво или, там, смотреть картинки. Может, в конце-то концов, он собирался бить кулаком в стену и кричать, как ему всё надоело.

Гюрза смотрел на неё, будто попросил прикрыть, пока он бегает за сигаретами.

– В дальнюю часть, и нас нельзя отвлекать. Ну, веришь или нет?

– Ладно, – согласилась Карина, – в дальнюю так в дальнюю.

– Только ты соберись сначала, – сказал Гюрза, и они так и торчали в дверях, и их обтекали всякие там мохнатые, прозрачные, пахнущие костром… – Возьми что там у вас ценится. Хочешь – сотворю?

– У нас?

Он шикнул на неё. Но их никто не слушал в этой-то толпе – все торопились покинуть столовую, потому что потом двери просто закрывались. Ференца не было.

– Может, все думают, что я признаю́сь тебе в любви, – сказал Гюрза мрачно. – Ну что? Настойку? Шоколад? Туфли? Бинты?

И почему-то до неё дошло только на слове «туфли».

– Мы идём ко мне? Мы идём к нам? Идём к моим? Как Ференц обещал?

Она опять забыла, что не может задавать вопросы, но, видимо, это касалось только той ночи или только чего-то, что всех бесит, потому что Гюрза сказал:

– Угу. Только если потом ты проболтаешься, я скажу, что понятия ни о чём не имею.

Она же сможет принести нормальный мяч. Нормальный мяч – ладно футбольный, но и волейбольный тоже, и туфли, правда что, и Катьке всё-всё-всё для глаз…

– А журналы ты не умеешь сотворять?

– Я просто не наполню содержанием. Только если кому-то интересны виды мха.

Они шагали в послеобеденной толпе, и Карина спохватывалась: можно же было взять в салфетку – и мясо с подливкой, и зефир. Да нет, зачем в салфетку? Гюрза же может сотворить всё что угодно. Она будет являться два раза в неделю, и даже Антону от неё что-то достанется. Всем, всем. И тёте Ане. Только медсестре и Слалом она ничего не подсунет под дверь, не подкинет на стол. Да почему они все так не развлекаются? Это же должно быть ужасно весело!

Раньше для радости нужно было удирать из интерната. Теперь, видно, придётся удирать отсюда? С помощью Гюрзы, ага. Гюрза объяснял на ходу: вёл к кабинету, туда же, куда ночью привёл замок.

– Отец ушёл сегодня, так бывает. И я просто открою его вход.

– Погоди, ты что, всё это делаешь за его спиной?

– Что? Что я делаю за спиной? Помогаю тебе отнести – что это, тьма прости, конфеты? Исполняю обещание? Помогаю ребёнку навестить подружек?

Ну, с ребёнком, конечно, – это он хватил. Но он занервничал.

– Я скажу, что тебя подбила.

– Отец не поверит.

– Почему ты вдруг…

– Неважно, – он развернулся у самой двери. – Ты можешь хоть сейчас ни о чём не спрашивать? У тебя через раз то вопрос, то гадости.

– Но ты…

– Да потому что мне не нравится, – Гюрза нажал на ручку, и дверь отворилась – просто, без всяких ухищрений, загадок, платы за вход, – не нравится, что он обещает и