Читать книгу - "54 по шкале магометра - Мария Папкова"

на чистый лист и встал, чтобы открыть окно. Свежий воздух и свет летнего погожего дня наполнил комнату, вымывая беж до цвета слоновой кости.

Белый лист наполнился жизнью. Чёрный, фиолетовый, синий, затем снова чёрный. Готово. Кирилл отложил перо и с наслаждением запрокинул голову на спинку стула. Потолок из слоновой кости перешёл в алебастрово-белый, а потом и в чисто белый. Взгляд выхватил побелевшие стены, сконцентрировался, но поздно. Вся комната налилась снежной пустотой, потеряла углы и контуры. Они сгрудились совсем недалеко от того места, где на белом стуле сидел Кирилл.

Это был он, Чернильный Гость. Ровно такой, как на рисунке: с круглой головой, огромного роста, с длинными ногами и короткими руками. Левая была обрублена и левитировала рядом, истекая красными чернилами.

– Ну как же так, мой юный друг!

Гость пафосно вскинул руки вверх, обрубок улетел сантиметров на тридцать вверх, залив круглую голову чернилами.

– Можно же, можно было использовать тушь! Но нет! Нам подавай чудесные чернила! Теперь ты будешь наказан!

Чернильный Гость картинно вытянул обрубленную руку вперёд и медленно шагнул к столу. Кирилл не знал, как быть. Главное, никак не получалось сложить картину воедино. Нет, он мог согласиться, что Чернильный Гость больше, чем просто рисунок. Может, это житель иного мира – того, что витает в воображении и может ожить только тогда, когда художник напишет картину, писатель обличит мысль в слово, а композитор втиснет чёрную точку в нотный стан? Тогда понятно его требование рисовать чернилами только то, чего никогда не существовало в реальном мире, но ведь Кирилл выполнил его! Или?..

Рука Чернильного Гостя приросла к культе, словно изобразивший его ребёнок внезапно осознал свою ошибку и попытался исправить.

– Вытяни руки, мой юный друг!

Кирилл подчинился, дрожа и ощущая надвигающуюся боль правосудия. Не отрубят ведь? Он не вор, нет. Или да? Двоякость ситуации не давала покоя, но, в самом деле, для закона может существовать и поправка.

Чернильный Гость обхватил короткими руками запястья Кирилла, оставив чёрные следы, и тут художник, наконец, вышел из ступора и заорал:

– Я невиновен!

Гость недоверчиво нахмурился.

– Невиновен! – самозабвенно вещал Кирилл. – Никто никогда не видел чудовищ писателя, а я всего лишь перенёс образы на бумагу! Я не нарушал правил!

– А ведь и правда! – Чернильный Гость хлопнул себя по круглой голове, оставив чёрные и красные разводы. – Извини, юный друг, это ускользнуло от нашего внимания! Впредь мы будем тщательно проверять источники!

В комнату ворвался цвет и объём, всё вернулось на круги своя, кроме двух вещей: руки Кирилла по-прежнему хранили отпечатки гостя, и первый рисунок для сборника был вымаран в красном. Нет. Нет-нет-нет.

Кирилл смёл испорченный рисунок в коробку для мусора, стоявшую слева от стола, достал новый лист, обмакнул перо в чернила, в лихорадочном ожидании дал крупной капле стечь обратно в баночку, занёс руку над бумагой… и не смог опустить перо. Рука ходила ходуном во все стороны, не касаясь белоснежной поверхности. Кирилл закусил губу и с силой нажал на запястье другой рукой. Бесполезно. Это следы Чернильного Гостя, всё дело в них!

В бессильной злобе швырнув ручку на стол, Кирилл потянулся за спиртом, расталкивая другие банки и бутылочки. Вылил на запястья, потёр салфеткой. Вроде чисто, вроде нормально. Но чернила не позволяли ими рисовать. Всё остальное с радостью оставляло след на бумаге, даже проклятая тушь!

Может, это уже сам Кирилл боялся оставить след волшебными чернилами, боялся прикоснуться к миру, в котором властвует Чернильный Гость, которого давным-давно по незнанию освободил беспечный ребёнок?

Рука нащупала на столе телефон. Номер набрал по памяти, долго ждал. Услышав на том конце холодное «Слушаю», Кирилл как мог спокойно сказал:

– Я больше не могу рисовать волшебными чернилами.

Пауза. Вот сейчас мама будет хохотать, потому что её маленькая месть наконец состоялась.

– Три раза?

– Один. Формально, даже одного раза не было, но…

– Он пришёл, – закончила за него мама и вздохнула. – Мне и одного раза хватило… Кирилл?

– Что?

– Мне жаль.

Судя по голосу, она не врала.

– Прости меня, мам.

– Не извиняйся. И рисуй тушью, она ничуть не хуже.

А теперь врёт.

– Да, мам. И письмо выкинь. Я напишу новое.

– Как скажешь.

Кирилл собрал все чернила обратно в ящик, положил инструкцию между бутылочек, вынес всё на порог. Пусть Чернильный Гость найдёт себе нового художника. До первого раза он ничего так парень.

Потом Кирилл вернулся за стол, достал новый лист, обозначил две фигуры – женскую и детскую, лежащих на полу и рисующих один рисунок на двоих – и положил начало новой традиции. Традиции прощения.

Анфиса Музыка

Сумка снега

Снег блестел и переливался всеми цветами радуги.

Света пнула сумку ногой. Снег внутри продолжил сиять, задевая неуловимые, невиданные до этого струны души. Она даже заулыбалась.

Улыбку тут же съело чавкающее чувство вины: эта радость оправдывала её чудовищно-глупое поведение и самую бесполезную покупку в мире – сумку снега.

Именно так. Старая сумка, похожая на гигантский бабушкин кошелек, и снег.

Света перевела взгляд на окно. Вспомнила, что погода вроде бы настолько выше нуля, что на улицу впору выходить полуголой. Со слезами на глазах еще раз оглядела содержимое сумки.

Снег сиял.

Час назад в ее дверь позвонил сомнительный продавец с идеальной дикцией и тошнотворным одеколоном и бесцеремонно всучил сумку, красочно расписав функциональность товара и перечислив добрую сотню способов его, снега, использования.

Только вот Света ни одного не запомнила. Ну вот, ко всем прочим проблемам, ещё и с памятью плохо! Надо, наверное, витамины пить. Но если она отвалила такую сумму, значит, она собиралась что-то с ним делать? Она же о чем-то думала? А как ладно распинался продавец! И ведь мелькнула ведь у Светы мысль, что шарлатан: заболтал ее, негодяй.

Ладно еще сумка, ее б постирать-подлатать, и будет оригинальная вещица. Но снег?

Кому нужен снег? Зачем?

Она села на пол перед сумкой и еще раз испугалась, какой этот блеск затягивающий.

Свет от снега был ярче, чем от полумертвой лампочки на потолке.

Каждая снежинка постепенно разворачивалась перед ее взором, раскрывала свои лучики и заполняла собой все пространство. Света смотрела на снежную мозаику и не видела комнаты.

Она уже решила оставить приобретение вместо лампы или ночника, но новый, особенно яркий отблеск снежной радуги больно ударил в глаз и метко кольнул в сердце. Света ойкнула, вытерла горячую слезу и быстро запихнула сумку в морозильник – от греха