Читать книгу - "журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин"

том лишенная каких-либо видимых замков или запоров. Он дотянулся до нее и удивился: шкатулка весила так, будто ее набили золотом или тем жидким металлом, который алхимики считают вообще отцом всех металлов; ни одна вещь не должна была столько весить. Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз захотел увидеть содержимое шкатулки.

Никаких замков, никаких запоров он не нашел, однако на крышке, чуть выгнутой, тускло поблескивающей, алело некое пятно, к которому палец рыцаря потянулся как бы сам собою: сейчас он заглянет в странную шкатулку и сразу бросит ее в груду захваченной у ромеев добычи — она принадлежит паладинам.

— Храни меня Бог!

Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз много слышал о мерзостях грешного города. Он слышал, например, что жители Константинополя развращены, что сам базилевс развращен, а священнослужители отпали от истинной веры. Они крестятся тремя пальцами, не верят в запас божьей благодати, создаваемой деяниями святых, они считают, что дух святой исходит только от Бога-отца, они унижают святую Римскую церковь, отзываясь о ней уничижительно, а своего лжеимператора равняют с самим Господом-богом, тогда как сей лжебазилевс часто, забывая властительное спокойствие, отплясывает в безумии своем веселый кордакс, сопровождая пляску непристойными телодвижениями....

Грех! Смертный грех!

Город греха!

Город вечной ужасной похоти!..

Палеи, рыцаря Андрэ де Дюрбуаза как бы погрузился в прохладный металл Вздрогнув, рыцарь оторопело уставился/на шкатулку.

Дьявольские штучки!

Под пальцем рыцаря шкатулка странно вдруг изменилась. Долгий звук раздался, будто рядом вскрикнула райская птица, а может дрогнула напряженная до предела-струна, сама же шкатулка при этом начала вдруг стеклянеть, мутиться, но и очищаться тут же, как воды взбаламученного, но быстрого ручья. Она как бы бледнела, ее только что плотное вещество превращалось в вещество медузы, только еще более прозрачное. Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз увидел игру теней, стеклянных вспышек, переломлений, отблесков, то кровавых в отблесках чудовищного пожара, то совсем таинственных, почти невидимых, лишь угадываемых каким-то боковым зрением в дьявольской, несомненно, не Господом дарованной игре.

Еще мгновение и таинственная шкатулка исчезла.

— С нами Бог!

Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз торопливо осенил себя крестным знамением . Если бы не усталость, если бы не ноющие от боли мышцы, он покинул бы виллу, в которой так откровенно хранятся вещи явно не божественного происхождения, но храбрый рыцарь Андрэ де Дюрбуаз, первым ворвавшийся в осажденный Константинополь, устал, а город нечестивых ромеев горел, а все лучшие здания и виллы давно были захвачены другими святыми пилигримами. Рыцарь Андрэ де Дюрбуаз только прошептал молитву, отгоняя дьявольское наваждение, и громко крикнул оруженосцев, всегда готовых ему помочь.

Глава II. „ПЯТНАДЦАТОГО МЕНЯ У БЬЮТ...“

13 июля 1993 года

Меняю левое крыло на правое.

Два ангела, искалечившись при грехопадении, обмениваются поврежденными крыльями...

Шурик хмыкнул.

Женщина, сидевшая между ним и окном автобуса, вздрогнула. Маленькая, рыжая, она нехорошо скосила на Шурика зеленые, болотного цвета глаза. Простенькое ситцевое платье, вполне уместное 6 такую жару... Голубой легкий плащ и светлую сумку соседка Шурика держала на коленях.

— Извините, — сказал Шурик.

— Да ладно... — протянула женщина неожиданно низко. И вновь ее зеленые глаза странно блеснули. Впрямь огни над ночным болотом...

Двухкомнатную квартиру, комнаты смежные, первый этаж, без удобств, без горячей и холодной воды, село Большие Шары за Полярным кругом, меняю на благоустроенную в любом южном штате Америки. В Больших Шарах развита грибная промышленность (трудартель „Ленинец") и воздух всегда чист и прозрачен.

Шурик хмыкнул.

Рыжая, не поворачиваясь, презрительно повела плечом. Ее неприязнь была непонятна Шурику.

Мотор автобуса взрыкивал на подъемах, вдруг набегала тень рощиц, снова открывались поля. Побулькивали баночным пивом уверенные челноки, ввозящие в Т. сенегальский кетчуп, японские презервативы и польскую колу. Помаргивали настороженно, с любой стороны ожидающие засады испуганные

беженцы-таджики, кутающиеся в пестрые, как листва осеннего леса, халаты. За спиной Шурика двое парней в одинаковых лжеадидасовских спортивных костюмах, сработанных, наверное, даже не в Китае, а где-нибудь в Искитиме или в I Болотном, приглушенными голосами обсуждали судьбу урода. Кажется, это был их близкий приятель, называли они его — урод. И урод собрался жениться.

Пять лет назад, будучи военнослужащим, участвовал в ночном ограблении магазина. Осознав вину, согласен добровольно отдаться в руки властям. Поскольку ограбленный магазин находился на территории бывшей ГДР, могу ли рассчитывать на отсидку в ИТЛ Германии?

Газета „Шанс“ была насыщена увлекательной информацией.

Расковался народ, одобрительно подумал Шурик. При таких темпах легко сбить копыта.

Две особи противоположного пола, составляющие обыкновенную семью, готовы рассмотреть деловые предложения любого зоопарка мира представлять на их территории типичный вид Гомо советикус на условиях: а) Обеспечение питанием по разряду высших млекопитающих; б) По истечении срока контракта выход на волю в том районе земного шара, который покажется нам наиболее предпочтительным.

Может, это и есть забытое бывшим бульдозеристом зашифрованное указание? Две особи — цифра два... Можно наскрести еще пару цифр...

Нет, даже для кода автоматических камер хранения маловато... Просто-напросто отчаянный крик души. Крик души конкретных представителей указанного в объявлении вида...

Шурик вздохнул.

Я бы не пошел смотреть одичавшую пару вида Гомо советикус, в каком бы зоопарке мира их ни разместили. Будь я немцем или аргентинцем, будь я поляком или чилийцем, будь я хоть негром преклонных годов, бедуином, даже беженцем с Кубы, не пошел бы я смотреть на представителей вида Гомо советикус, пусть даже впрямь кормят их по разряду приматов...

Шурик не смог себе объяснить — почему? — но точно знал: не пошел бы. Вот не пошел бы он смотреть на таких придурков.

Одинокая женщина с древнерусским характером, потомок известного рода пчеловодов, страстно мечтает о встрече с одиноким мужчиной, гордящимся теми же чертами характера и понимающим толк в пчеловодстве.

Сильно сказано.

А вдруг пчеловод окажется не одиноким? А вдруг подкачает его род? Вдруг, пусть просто по пьянке, начнет гордиться он совсем другими чертами характера?

Не люблю я этого, сказал себе Шурик.

Иван!

Бог мой, как страстно могут взывать к любви одинокие женщины с древнерусским характером! Вот ведь не Фриц, не Герхард, не Соломон, не Лукас и не какой-нибудь там Джон... Иван! Только Иван!

Шурик покосился на рыжую соседку.

Характер, пожалуй, тоже из древних. Чувств своих не скрывает. И, похоже, я для нее вовсе не пчеловод... И глаза как болото, только комаров нет... Нервирую я ее своим хмыканьем... Парней, обсуждающих судьбу урода,