Читать книгу - "Оборотень. Новая жизнь - Марк Даниэль Лахлан"

– Тогда станьте волком снова.

– Я всячески стараюсь этого избежать.

– Почему?

– Сложности с уплатой налогов, – ответил Кроу. – В одной колонке – доходы от моего профессорства, в другой – от существования в волчьей шкуре. Что считать затратами, а что не считать? Можно ли рассматривать овечьи шкуры наравне с профессорской мантией и квадратной шапочкой? Считать нападение волка на загон скота трудовой деятельностью или разновидностью досуга? Во всем этом крайне трудно разобраться, а я не хочу нагружать бухгалтерию. Честно, не хочу.

– Мой папа тоже был бухгалтером, – вдруг сказала девочка.

Был. «Судьба человека, подытоженная одним словом, прозвучавшим, как финальная нота в мелодии времени», – подумал Кроу. В этот солнечный день суровое «был» показалось ему похожим на жужжание разозленной осы.

– Он был в Дюнкерке, – пояснила малышка, – и утонул в воде, но это все равно хорошо, потому что он сейчас на небесах и смотрит на меня оттуда, а когда ночью в нашей трубе завывает ветер, это он шлет мне воздушный поцелуй.

– Да, – кивнул Кроу.

У него снова появилось ощущение, будто его затягивает болото чувств. В мире смертных он следовал рискованным курсом – касался сам, но не давал прикасаться к себе, устанавливал отношения, но не привязывался. История, прошлое, это «Был» с заглавной буквы, крушило его настоящее, и все эмоции – любовь, нежные чувства, теплое прикосновение отца к руке дочери на берегу реки, – перемалывались в этих жерновах. За столько долгих лет любовь смертных могла бы стать неподъемной ношей, если бы он это допустил. Нельзя тащить за собой мертвое бремя.

Именно поэтому Кроу так тянуло в компанию ветреных молодых людей, находивших мир нелепым. Было намного проще восхищаться человеком, который сначала в деталях рассказал ребенку о смерти его отца, а затем попробовал подсластить пилюлю сказками о воздушном поцелуе ветра, чем представить себе мужчину, который из последних сил тянется к своей дочери и последнему глотку воздуха, погружаясь в ледяные воды Ла-Манша.

– А сейчас я должен пойти и отыскать твою маму, детка, – заявил Кроу.

Но девочка неожиданно испугалась резкой смены его настроения. Она развернулась и убежала; ее белое платьице скрылось из виду так же быстро, как мимолетный отблеск солнца на стеклянном бокале.

Балби пребывал в дурном расположении духа, потому что Кроу не оказалось в гостинице, несмотря на то что он обещал там быть. Стратфорд – маленький городок, а день выдался солнечным, поэтому нетрудно было догадаться, где можно найти Кроу, – на берегу реки, хоть его дворецкий и не утверждал этого.

Инспектор заметил Кроу издалека – фигура в белом фланелевом костюме и канотье сразу же бросалась в глаза, только что не светилась, – профессор был словно из другой эпохи. В отличие от Кроу, Балби был типичным представителем своего времени – времена не выбирают, и другого у него не было. Следовательно, ощущение современности присутствовало в нем изначально, ведь он жил настоящим, тогда как Кроу черпал его из журналов, книг и порой ошибался, как, например, в случае с фланелевым костюмом и канотье.

Балби казалось, что время течет неравномерно, что в его структуре встречаются изломы и провалы. Канотье было в моде лет десять тому назад, но сейчас, когда в стране шла война, оно выглядело неуместно и даже раздражало, как будто Кроу устроился на лужайке в треуголке и чулках. Временной разрыв произошел в тридцать девятом году, когда прошлое отделилось от настоящего, будто пласт грунта на крутом морском берегу, и Балби чувствовал, что восстановить этот провал уже невозможно.

Завидев приближающегося детектива, Кроу поднялся со скамейки. В этот момент он чувствовал досаду. Как человеку благородного происхождения, Кроу хотелось бы продолжать сидеть на скамейке, но поскольку сейчас уже не приходилось рассчитывать на то, что обращающийся к нему представитель низшего сословия падет перед ним ниц, можно было попасть в неприятную ситуацию и разговаривать, глядя куда-то в область ширинки инспектора.

Мужчины пожали друг другу руки, и Балби вновь обратил внимание на причудливое кольцо с печаткой – серебряная волчья голова, украшенная рубином. Кольцо абсолютно ему не понравилось.

Кроу перехватил его взгляд и заговорил:

– Будь я нацистским шпионом, вряд ли я стал бы открыто носить кольцо с изображением одного из священных символов, которые немцы столь дерзко себе присвоили. Это волк с моего фамильного герба.

Он перехватил кое-какие мысли полицейского. Манеры Кроу, его холодное высокомерие полностью соответствовали его представлениям о немецких солдатах – в особенности о нацистских немецких солдатах. Балби наконец-то уловил то, что скрывалось за меткими комментариями и умеренно снисходительным остроумием. «Этот Кроу тверд как камень», – подумал он.

– А что бы вы делали, если бы были шпионом? – поинтересовался Балби, снова взглянув на странное кольцо.

– Думаю, стал бы полицейским.

Впервые с тех пор, как они познакомились, Кроу заметил на губах инспектора улыбку.

– Нет, это был бы неудачный выбор, – покачал головой Балби. – Полицейским никто ничего не рассказывает. Тогда уж вам следовало бы податься в букмекеры или владельцы паба.

Кроу взглянул на часы.

– Кстати, о пабах. Солнце уже клонится к закату, так что вполне можно уже и… Ах, простите, забыл, что вы не пьете. Тогда мы с вами могли бы посидеть за чашкой чая у меня в гостинице.

– Да, отличная идея.

По дороге Балби вкратце описал суть дела.

– Ариндона нашли в Кракли-Вудс. Это в сельской местности к югу от города. Обнаружила его одна старая дева, прогуливавшаяся со своей собачкой. Боюсь, что дама испытала сильнейший шок. Ариндон был совершенно голый и в неважном состоянии – он лежал без сознания.

Кроу вопросительно поднял бровь:

– Его тело изрезано?

– Нет. Он был весь окровавлен, но мы установили, что по большей части это не его кровь. Ариндон жил в норе под деревом, которую выкопал собственными руками. Анализ рвотных масс показал, что кормился он в основном земляными червями и насекомыми.

– Так его стошнило?

– Уже в нашем фургоне, по дороге в участок, – кивнул Балби.

– Это была не его кровь, говорите? – задумчиво произнес Кроу. – Но из дождевых червей и мокриц много крови не нацедишь.

Наступило короткое молчание. Кроу сообразил, в чем причина: Балби предпочитает вести рассказ в своем темпе и не любит, чтобы его перебивали.

– На теле Ариндона были отличительные особенности, – продолжал инспектор. – Такие же узоры, как на других жертвах, но не столь обширные. В основном они нанесены на область лица, тогда как на других трупах лицо было срезано.

«Стиль изложения можно было бы оживить», – подумал Кроу. Этот полицейский был ужасным занудой.