Читать книгу - "Новое дело - Никита Киров"

носу схватит, и сразу сменил пластинку, но пока он храбрился. А после вообще решил учудить:

— Чё, типа, смелые? Вот Коля Доктор! — показал он на здоровенного парня. — Кто с ним раз на раз выйдет? Осилишь его? Или только толпой можете?

Похоже, он посмотрел на меня и подумал, что блатные разговорчики не помогут, и что базар с ним разводить никто не будет, а будут бить, как и тех, кто на нас наезжал раньше. Вот и решил взять на понт?

Один из тех, кто был повзрослее, из наших ровесников, самый высокий и крепкий, хотя с солидным жирком на пузе, вышел вперёд, скидывая с себя куртку, оставаясь в спортивной мастерке.

— Что, один на один? — пробасил он с довольным видом.

Я хотел сам ему врезать и продолжить грузить Сиплого, но вперёд шагнул Слава Халява.

— И чё? — презрительно спросил он. — Типа крутой? Давай-ка я сам его урою. Ну давай, — он поднял руки, — камон.

А почему бы и нет? Будет весело. Коля Доктор хмыкнул, а Сиплый расслабился.

Халява был худой, да и вид у него слишком мажористый, слабенький, как у смазливого студентика в клубе, который серьёзной драки не выдержит.

И одеждой он отличался от всех, и модными тёмными очками, которые часто носил при любой погоде, и лицо с причёской были совсем нетипичными для улицы.

Здоровяк шагнул к нему, не зная, что Слава Халява на деле не смазливый студентик, а ветеран войны. И ещё он часто бывал злой, у него раньше срывало крышу. Кроме того, драться он умел. Отец нанимал ему тренера в своё время, и Славик занимался карате.

А в завершение — драться он не просто умел, драться он любил, особенно когда выпьет. Сейчас Славик был трезвый, но видно, что его эти блатные разговорчики раздражали не меньше.

Он снял тёмные очки, и все увидели шрам у глаза, который он скрывал, и ледяной взгляд.

Так что через какое-то время здоровяк лежал на полу, зажимая разбитый нос, а я потащил Сиплого на улицу, потому что эти понты всех достали, и бросил в снег. Он тут же опасливо отполз от жёлтых пятен.

Вместе со мной вышел Царевич. После депо он привёл себя в порядок, переоделся и отмылся, выглядел чистеньким, но сегодня он был мрачный и казался недовольным.

Сиплый, лёжа в снегу, смотрел то на меня, то на него.

— Знаешь, кто это? — кивнул я на Царевича. — За его голову в Чечне давали награду — десять тыщ баксов. Он там «духов» пачками клал.

Царевич с недоумением посмотрел на меня, выпучил глаза, но ничего не сказал.

Судя по звуку, донёсшемуся из гаража, Шустрый кого-то пнул по заду, чтобы не выделывался. Оставшиеся там мелкие бандиты стремительно теряли храбрость, так что с ними будет проведена воспитательная работа, но не такая, как в школе, а чтобы до них дошло.

— Но никто получить эту награду не смог, — продолжал я. — Так что смотри — или говоришь без этих своих понтов, или останешься с ним один на один.

— Чё за беспредел-то, пацаны? — промычал Сиплый.

— Ты мне про беспредел не гони, сами ментам парня сдали, про понятия свои забыли. Шапку подкинули, лишь бы отмазаться. И знай, — я наклонился ниже, — не впишется за тебя ни Гарик, ни Налим, никто. Слышал про Кислого? Про него уже все забыли. Так вот, и ты никому нахрен не нужен. Так что или делаем, как нам надо, или…

Его проняло, он заговорил, но этого мне было мало.

* * *

Шопена отпустили уже ночью, когда Сиплый вместе с Картавым. Тот, оказывается, и укрывался у Шопена в комнате, намеренно оставив ему шапку, пришли с явкой, старательно написанной на вырванных из тетрадки листах.

Опера офигели, тем более, это уже не первый такой случай, ведь недавно к ним явился наркобарыга, что продавал дозы в портовом районе. Ну а на следы на лице они не обращали внимание.

Но они подходили под описание от потерпевшей, она сама их узнала, да и адвокат Бакуниных, которого я вызванивал сегодня, уже почти вытащил Шопена. Но мы сделали надёжнее, чтобы и потом не доставали.

Шопен как раз выходил из здания, когда я подошёл, держа поводок, на котором неумело ходил подросший щенок овчарки.

Вид у Толика был растерянный. Адвокат похлопал его по плечу и сделал жест рукой с расставленными пальцами, подняв их к голове, мол, звони, после чего бодренько пошёл по тротуару. Курившие у крыльца менты злобно посмотрели ему вслед. Они его давно не любят.

Щенок залаял, у него уже лай, а не щенячий писк, почти взрослый. Я его отпустил, после чего он, радостно поскуливая, рванул к хозяину и всё пытался лизнуть его в лицо.

— Здо’ово, Бобка, — Шопен улыбался, а после поднялся, глядя на меня. — Слушай, Ста’ый, чё случилось-то? Ничё не понял, если честно.

— Короче, зря ты с этой кодлой связался, — сказал я. — Тебя твой Картавый и сдал.

— А? Да не, — он замотал головой, — не сдавал.

— Не спорь, он сам сказал. А ты чего, прикрывать его хотел?

— А чего делать-то было? — Шопен развёл руками. — Помочь думал, а то он совсем отбился.

— Не таким способом, Толя, — я стал говорить медленно и спокойно. — Ты можешь им помочь, но когда сам встанешь на ноги и поймёшь, как это делать. Если бы ты вместо него сел, думаешь, это что-то бы дало? Он бы через неделю всё равно попался, а ты бы жизнь себе испортил. Даже если бы от этого случая отмазался, всё равно они затянули бы тебя на самое дно.

— Так мы вместе в детдоме были, — тихо произнёс Толик. — Не мог его кинуть.

— А мы с тобой вместе войну прошли. И ты тоже знаешь, чего это стоит. Немалого. Мы там все вместе будто целую вечность провели. Зато узнали друг друга получше. И дело у нас есть.

Шопен устало посмотрел на меня, о чём-то думая. Я ждал.

— Там п’още было, Старый, — он вздохнул. — Всё понятно. Ты гово’ишь, я делаю. Польза от меня была какая-то. Потом опять, Маугли чего п’икажет, я делаю. П’още. Ст’еляли там, но всё 'авно, всё было понятно. В детдоме тоже всё понятно. На зоне