Читать книгу - "Артефакт. Проклятие деревни - Константин Сергеевич Ильин"

подчинить, но ошибся. Ходок вырезал половину деревни за неделю. Оставшиеся решили бороться – собрались здесь, в этой церкви, молились, просили защиты. Священник тогдашний, отец Григорий, пошёл на Ходока с крестом и святой водой. Не вернулся. Но Ходок отступил, ушёл под землю, а деревня… деревня умерла.

Лёва сжал посох, чувствуя, как холод ползёт по спине.

– Умерла? Но мы их видели. Они нас кормили, говорили с нами…

Никола кивнул, его взгляд стал тяжёлым.

– Они не живые. После той ночи деревня стала ловушкой. Артефакт их держит – не даёт уйти в покой. Они как тени, что повторяют свои дни, пока он рядом. А когда он зовёт Ходока, они меняются – становятся его слугами, охотятся за тем, кто его несёт. Гришка, Марфа, все они – давно мёртвые души, привязанные к этой земле. И вы их разбудили.

Валера стиснул зубы, чувствуя, как артефакт в сумке нагревается, словно отзываясь на слова.

– И что теперь? – спросил он. – Как его остановить?

Никола покачал головой, его голос стал почти шёпотом:

– Не знаю. Отец Григорий думал, что святость его прогонит, но ошибся. Артефакт – ключ, но как его закрыть, никто не понял. Может, уничтожить его. Может, усыпить Ходока снова. Но пока он у вас, они будут идти за вами. И Ходок тоже.

Тишина накрыла церковь, только свечи потрескивали, роняя воск на пол. Жуткая история повисла в воздухе, и путники поняли, что их ноша – не просто опасность, а проклятье, что тянет за собой смерть.

Глава 32.

Тишина в церкви была густой, почти осязаемой, как туман, что окутывал деревню ночью. Свет свечей дрожал на стенах, отбрасывая длинные тени от потёртых икон и грубых деревянных скамеек. Валера сидел, опершись локтями на колени, его взгляд был прикован к сумке с артефактом, что лежала у его ног. Он прокручивал в голове рассказ Николы – о чужаке, Ходоке, деревне, ставшей ловушкой, – и пытался понять, как им выпутаться из этой паутины. Лёва, сидевший рядом, теребил посох, его пальцы нервно скользили по дереву, а мысли метались между страхом и упрямым желанием найти выход. Он то и дело бросал взгляды на брата, но молчал, не зная, что сказать.

Единственным звуком, что нарушал тишину, был ветер, доносившийся снаружи. Он завывал в щелях старых стен, скрипел в куполе, где крест едва держался, и шуршал сухими листьями, что бились о дверь. Евдоким, устроившись на лавке рядом с Валерой, свернулся в клубок, уткнув клюв в крыло, и мирно уснул. Его тихое крякающее дыхание было единственным намёком на покой в этой тревожной ночи, и Лёва невольно улыбнулся, глядя на гуся – хоть кто-то мог спать без забот.

Никола поднялся с места у алтаря, где он до того стоял, глядя на икону. Его шаги были тяжёлыми, но уверенными, и топор, прислонённый к стене, слегка звякнул, когда он прошёл мимо. Он остановился перед путниками, сложив руки на груди, и заговорил, его голос был сухим, но твёрдым, как удар молота:

– Сидеть и думать – дело хорошее, но толку мало. Есть у меня мысль. Как солнце взойдёт, пойдём в эту проклятую деревню. Вместе. Будем искать подсказки – может, что-то осталось от тех времён, что поможет понять, как усыпить эту тварь или артефакт приструнить.

Валера поднял взгляд, прищурившись.

– Ты с нами? – спросил он, не скрывая лёгкого удивления. – Не боишься, что они опять вылезут?

Никола хмыкнул, и в этом звуке было больше горечи, чем веселья.

– Боюсь. Но я тут один уже сколько лет сижу, молюсь да жду. Если вы с этой штукой, – он кивнул на сумку, – можете всё закончить, то я помогу. Отец Григорий не справился, но, может, мы вместе что-то найдём. В деревне могли остаться следы – записи, знаки, что угодно.

Лёва кивнул, чувствуя, как в груди шевельнулась слабая надежда.

– Дельное предложение. Лучше искать, чем бегать. Но если Ходок вылезет… – он замялся, бросив взгляд на посох.

– Тогда будем драться, – отрезал Валера, стиснув кулаки. – Но я с тобой, Никола. Надо разобраться, пока нас самих не закопали.

Никола кивнул, его рыжая борода дрогнула в слабом свете.

– Тогда решено. Утром идём. А пока отдыхайте. Ночь длинная, а сил нам понадобится.

Он повернулся, направившись к небольшой нише у алтаря, где лежали старые одеяла, и бросил их путникам. Валера поймал своё, Лёва – своё, и они устроились на скамьях, не раздеваясь. Евдоким крякнул во сне, перевернувшись на другой бок, а ветер снаружи продолжал завывать, будто оплакивая деревню, что ждала их утром. Тишина вернулась, но теперь в ней была цель – хрупкая, но реальная.

Глава 33.

Ночь в церкви прошла удивительно спокойно, как будто само святое место укрыло путников от теней, что бродили снаружи. Ветер, что всю ночь завывал за стенами, к утру утих, оставив лишь слабое посвистывание в щелях. Свет свечей постепенно угасал, уступая место серому утреннему сиянию, что пробивалось сквозь узкие окна. Валера спал чутко, то и дело открывая глаза, но ни шорохов, ни шагов, ни рычания не доносилось – только дыхание спящих и тихое кряканье Евдокима нарушали тишину. Лёва, растянувшись на скамье, наконец-то провалился в глубокий сон, впервые за много дней не тревожимый кошмарами. Евдоким свернулся у его ног, поджав лапы, и спал так крепко, что даже не шевельнулся, когда Никола ночью подбросил дров в очаг.

Утро пришло с запахом хлеба и лёгким теплом, что разливалось от разгоревшегося огня. Никола поднялся первым, растопил очаг и приготовил простой, но сытный завтрак: краюху чёрного хлеба, ломти вяленого мяса и миску густой каши из пшена. Путники проснулись от звяканья посуды, потягиваясь и растирая затёкшие мышцы. Валера сел, потёр шею и бросил взгляд на брата, который уже подхватил Евдокима, сонно крякавшего спросонья.

– Ну что, выжили, – хмыкнул Лёва, потрепав гуся по перьям. – Даже выспаться дали.

Никола, стоя у очага, кивнул, не оборачиваясь.

– Ешьте, пока горячее. И квас берите, – он поставил на стол глиняный кувшин и три кружки. Квас был тёмным, с лёгким хлебным ароматом и приятной кислинкой, что бодрила лучше воды. Лёва отпил, прищурившись от удовольствия, и тут же спросил:

– А как ты его делаешь? Вкус отменный.

Священник усмехнулся, его рыжая борода дрогнула.

– Тайна сия велика есть, – ответил он сухо, но с лёгкой насмешкой. – Может, когда-нибудь расскажу. Если доживём.

Они позавтракали быстро, но основательно, чувствуя,