Читать книгу - "Темная сторона - Майк Гелприн"

за другим, Олег осмотрел жилые строения, окруженные плетнями дворы, сараи, хлева. Пристально фиксируя взгляд на лицах деревенских мужиков, сличил каждое с фотографиями. Гольцова среди мужиков не было.

Только сейчас Олег осознал, что не справится. Ему даже приблизиться к Гольцову не дадут. Псы во дворах, ружья в каждом доме… «Чужие там не ходят», – вспомнились слова Архивариуса. Сразу заметят и припрут к стене, кто такой.

Олег опустил бинокль. Почему-то раньше он представлял это себе по-другому. А точнее, даже не задумывался, как именно будет убивать, сосредоточившись лишь на том, чтобы добраться. Вот – добрался, и оказалось…

Олег перевел взгляд вниз по течению реки. На отшибе, метрах в пятидесяти от опушки, стояла еще одна изба, у самого берега, на излучине. Машинально Олег поднес к глазам бинокль. В следующий момент он едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Затряслись руки, ухнуло и отчаянно забилось о грудину сердце.

Усилием воли Олег заставил себя успокоиться. Протер глаза, вновь навел объективы. Гольцов сидел на берегу с удочкой, у самой опушки, клевал носом. Метрах в трехстах, если по прямой.

Олег скинул с плеча обрез, зарядил. Скрываясь за деревьями, поспешил вдоль опушки.

– Подранили! – заголосила Марьяна, едва Фролка появился в дверях. – Сашку подранили!

– Когда подранили? Кто?!

– Позавчера. Невесть кто, из лесу стреляли, скрытно.

– Где он?

– В боковушке, – Марьяна заплакала. – Отец Сергий сказал, ежели Господь чудо не сотворит, не жилец.

Фролка отстранил жену, на негнущихся ногах прошагал в малую комнату.

Сашка лежал на топчане навзничь, хрипло, с натугой дышал. На перетягивающем грудь белесом полотнище запеклась кровь.

– С двадцати шагов, – всхлипывала за спиной Марьяна. – В грудь. Мужики на Игнашку косятся, на Булыгина, накануне, говорят, пьяный был, злой, а с утра в лес ушел. Говорят…

Фролка не дослушал. Развернулся, пошел из избы прочь, с крыльца кликнул пса.

На четвертые сутки, к вечеру, Олег выбился из сил. Рюкзак за спиной весил, казалось, тонну. Сколько еще до железной дороги – два дня, три… Накануне он заплутал, угодил в болото, едва выбрался. Этим утром часа четыре брел вдоль разлившегося ручья, пока не нашел брод.

Когда неяркое августовское солнце скрылось за верхушками деревьев, Олег остановился. С наслаждением сбросил рюкзак, развязал тесемки, достал фотографии, тщательно каждую рассмотрел, на последнюю, третью, с отвращением плюнул. Отбросил в сторону, извлек из полиэтиленового пакета документы.

Бумаги он взял с собой на случай, если его убьют – чтобы не ложиться в землю разбойником и душегубом. Теперь документы стали не нужны, пригодятся на растопку костра.

Олег, превозмогая усталость, натаскал хвороста, свалил в кучу, подоткнул бумажные листы под прутья. Достал зажигалку.

Чужое присутствие за спиной он даже не услышал – почувствовал. Резко обернулся – прямо на него несся огромными прыжками бурый поджарый зверь.

Олег не струсил – бояться он давно разучился. Метнулся к лежащему в пяти шагах обрезу, понял, что не успеет, и рванул из-под ремня нож.

Мгновение спустя зверь прыгнул, метя оскаленной пастью в горло. Волк, что ли, успел подумать Олег. Он извернулся, принял зверя на нож, в падении распорол ему брюхо от грудины до паха. Отпихнул в сторону, вскочил, и в следующий миг раздался выстрел.

Пуля вошла в грудь, разворотила ключицу и швырнула Олега на землю. Боль пронзила его, скрутила, выбила из горла крик. Захлебываясь ею, Олег перевернулся на живот, отчаянным усилием заставил ставшее вдруг непослушным тело ползти к обрезу. Вторая пуля настигла его, когда рука легла уже на приклад. Ужалила в бок, вошла под ребра и вышибла сознание.

Фролку шатало, корежило. Мутило – горькая тошнотная желчь стояла во рту и не желала отпускать. Из головы не шли слова, сказанные городским перед тем, как тот испустил дух.

Некоторые из этих слов Фролка не знал, о смысле других лишь догадывался.

Маньяк, монстр, чудовище, четырнадцать доказанных жертв, признан вменяемым, приговор суда, помилование, смертная казнь заменена на лоботомию с пожизненным поселением, дело закрыли, списали в архив.

– Такие не должны жить, – хрипел, умирая, городской. – Две дочки. Две девочки, шести и четырех лет, от них ничего не осталось, вообще ничего. Катя, жена, посмотри документы, увидишь, что он с ней сделал. И с другими, ты понял, ты, сволочь…

Фролка понял. Понял, когда блевал, по складам разбирая сшитые скрепками казенные бумаги. Понял, когда закапывал городского в податливую мшистую землю. И потом, когда рвал над могилой Сашкины фотографии – фас, профиль, скамья подсудимых.

– Он не знает ничего, не помнит, – спорил Фролка с покойником, на заплетающихся ногах бредя через тайгу обратно, в Кедринку. – Он другой. Не тот, что убивал, не тот, что казнил. Он человека спас. Ты слышишь, городской, из полыньи вытащил. Он…

– Две девочки, – упрямо гнул свое покойник. – Ничего не осталось. Жена Катя, что он с ней сделал, ты понял, сволочь?

– Поменялся он, – молил застреленного Фролка. – Другой он.

– Тот же самый!

На закате третьего дня Фролка вернулся. Обогнул Кедринку лесом, постоял на опушке. Опустив голову, двинулся к своей избе на излучине.

– Сашка очухался! – бросилась на грудь Марьяна. – В себя пришел. Господь мои молитвы услыхал. Отец Сергий сказал – чудо свершилось, жить будет!

– Не, – сказал Фролка твердо. – Не будет.

Оттолкнул жену, ногой распахнул дверь в боковушку.

– Батяня… – пролепетал с топчана Сашка.

Фролка Кузьмин сорвал с плеча ружье.

Снаффер

«Боинг» вынырнул из облаков и, припав на левое крыло, стал заходить на посадку.

– Смешно, – я старательно хихикнула в ответ на бородатый анекдот от не менее бородатого соседа справа, отвернулась и приникла к иллюминатору.

Бородач, который неумело, но назойливо клеил меня от самого Красноярска, обиженно засопел. Мне было не до него. Там, за бортом, ждал меня Пулковской аэропорт. А за ним – город. Мой город, мой Санкт-Петербург. Мой Питер, который я оставила на три долгих года… Три года с тех пор, как Нору с Маришкой убили.

– Даша, что вы делаете завтра вечером? – предпринял новую попытку бородач. – Мы с вами могли бы…

Я оторвалась от иллюминатора.

– Простите, кем вы работаете?

– Я архивариус, – напыжился от важности попутчик. – Я же вам говорил, или запамятовали? Двенадцать лет стажа…

– Извините, – оборвала его я. – Архивариус мне не понадобится.

Интересно, кто мне понадобится, думала я, пока «Боинг» катил по посадочной, а бородач растерянно моргал, пытаясь понять, отшили его окончательно или еще нет.