Читать книгу - "Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир"

стекло, замерла в позе покаяния прямо на осколках, прижала к ним ладонь и превратилась в мокрое и кровоточащее воплощение раскаяния.

– Харроу, не надо. – Он чуть с ума не сошел. – Харрохак, пожалуйста. Извини, я наверняка сказал что-то невероятно глупое, это бывает. Я не хотел делать тебе больно. Десять тысяч лет прожил, а так дураком и остался.

Ты могла бы рассказать ему о предателе. Но вместо этого ты сказала:

– Я вскрыла Запертую гробницу.

– Нет, – ответил он, но не сразу.

– Заклинания, наложенные на камень, было очень легко обойти. Род Преподобных матерей и Преподобных отцов отвечал за них долгие годи. Барьеры и врата за ними оказались сложнее. Я начала в девять лет, и только в десять смогла проникнуть в коридор. Я целый год посвятила этим замкам и запорам. Когда я дошла до кровавого заклинания на камне, до крови хранителя Гробницы, я не поняла, как с ним справиться. Я до сих пор не видела магии сложнее. Я впервые столкнулась с работой божественного некроманта. Но однажды – мне тогда было десять – я решила покончить с собой, господи, и почему-то подумала, что именно это позволит мне открыть врата. Я открыла их. Я увидела соленую воду, лизавшую каменный берег, и вошла в святилище. Я видела Гробницу и смотрела в лицо своей смерти. Мои родители убили себя, узнав о подобном кощунстве. Я видела ту, что лежит там, и я буду любить ее даже после смерти. Я… господи, я согрешила? Убила ли я в тот день сразу двух своих отцов?

Ты тяжело дышала, делая мелкие резкие вдохи. Ты стояла на битом стекле, ты была мокра от воды и крови. Ты не плакала, но только потому, что разучилась это делать.

Император Девяти домов молчал секунд пять. Тебе они показались сотней тысяч лет.

– Нет, – очень тихо сказал он.

Ты прижалась лицом к столу и закрыла глаза так крепко, что у тебя напряглись лоб и щеки. Ни одна звезда на свете не застывала так неподвижно, окончив сжигать водород и ожидая, когда внешний слой звездной массы сойдет.

– Харроу… что бы тебе ни показалось, на самом деле ты этого не делала.

– Я открыла внешнюю дверь.

– Хорошо.

– Я прошла по коридору.

– Я готов в это поверить, хотя на самом деле это смертельная ловушка.

– Я сломала заклинание и откатила камень.

– А вот тут ты ошибаешься.

Ты не подняла головы, но ответила:

– Мне было десять, но я давно не была ребенком. Я поставила перед собой одну-единственную задачу. Я стремилась к ней всеми силами. Не думай о моих ограничениях, господи. Я ведь не человек, я – химера.

– Не будем вдаваться в подробности, но я не умаляю способностей целеустремленной, некромантически усиленной десятилетки, – сказал он. – Я не говорю, что ты этого не сделала, потому что была недостаточно хороша, Харрохак. Я говорю, что никто не может быть для этого достаточно хорош. Эти заклинания нельзя обойти. Я строил эту Гробницу вместе с Анастасией, продумал каждый ее дюйм, и возможность войти внутрь не предусмотрена. Я не хотел, чтобы эту Гробницу открыли – с любой стороны. Я сам наложил это заклинание, сам, лично, и мой лучший ликтор будет перед ним столь же бессилен, как самый жалкий малолетний некромант Девяти домов. Между ними не будет разницы.

Сверхновая в твоем сердце погасла, потускнела так же быстро, как зажглась, она стала плотной, миниатюрной и жесткой. Ты немного приподняла голову, и кусочек стекла, вмявшийся в висок, отвалился. Потекла кровь.

– Его нельзя сломать, – продолжил он, – нельзя оспорить. Оно не может даже ослабнуть, это ведь моя магия. Род Преподобных хранителей Гробницы заблуждался, если полагал, что камень может откатить кто-то, кроме меня. Это чистейшее заклинание крови, Харрохак. Что бы ты ни сделала, какую бы ложную камеру ни построили вокруг гробницы, куда бы ты ни забрела… ты в принципе не могла сломать настоящий замок. Мне ужасно жаль. Ты пала жертвой ужасного непонимания.

Ты словно рассыпалась на маленькие бестолковые осколки. Ты хотела сказать, что видела Тело, ты хотела сказать, что видела Гробницу, но тебя вновь охватило сомнение, подкрепленное фактами. Неопределенность безумия. Убежденность сумасшедших. Никто не видел, как ты входила в ту дверь. Никто не видел, как ты выходила. Ты понятия не имела, что он прочел на твоем лице, только он вдруг нагнулся, посмотрел на твое слепое, кровоточащее лицо своими хтоническими глазами, пальцем стер кровь с твоего виска, где осколок стекла вдавился в кожу, заправил выбившуюся прядь волос за ухо с бездумной родительской нежностью.

Потом глаза бога вдруг открылись шире, и голос его изменился:

– Харроу, кто, черт возьми, сотворил такое с твоей височной долей?

Твое тело само собой скатилось со стола, с такой скоростью, как будто сознательное усилие тут задействовано не было. Твоя плоть неуклюже встала на ноги, хотя вся горела от множества порезов и воткнувшихся в кожу осколков. Ты развернулась.

– Харрохак?

Ты похромала прочь от стола, и он жалобно повторил:

– Харрохак?

Тогда ты бросилась к двери, но он за тобой не погнался. Твоя рука сама ударила по открывающей дверь панели, и твое тело само стремилось от него прочь. Ты шла, и шла, и шла.

Когда дверь закрывалась, ты услышала:

– Твою мать, Джон!

Но уж чего ты точно не собиралась делать, так это доверять своим собственным ушам.

38

Только после того ужасного вечера ты начала принимать неизбежность смерти. Невозможно стало игнорировать многочисленные знаки запустения. Например, Тело сдержала свое слово и исчезла. Она тихо сопровождала тебя все месяцы твоего ликторства, добросовестно проводила с тобой время, но утром, после сна, который ты не вспомнила, и возвращения в комнату, которую ты не узнала, ты поняла, что Тело не вернулась. Никто не приходил к тебе. Перед тобой открылся путь к смерти, и прекрасная женщина, прикованная к мрамору, не хотела смотреть, как ты по нему идешь. Или ее просто никогда не существовало – кроме как в твоем лихорадочном видении десятилетней выдержки.

Часы растягивались до предела. Ты ела с механической четкостью, хотя предпочла бы этого не делать. Ты мылась и одевалась без всякого интереса. Поймав свой взгляд в зеркале, ты испытывала недоумение и отторжение, как будто раньше никогда не видела своего лица. Кажется, ты и правда раньше его не видела. В один из последних дней ты со смутным испугом поняла, что пытаешься выйти из комнаты, не накрасив лицо.

Ты подумала, что стоит написать письмо. Но кому?