Читать книгу - "Олегархат им. тов. Сталина - Квинтус Номен"

две палаты для «стационара» имелось и операционная) обеспечивал работой уже минимум шестерых человек. Потому что «мало ли что может случиться» — в при медпункте имелась и своя небольшая «аварийная» электростанция с монтером-электриком, гараж для машины «Скорой помощи» с водителем, в пункте работала как минимум одна медсестра и одна уборщица (занимающая должность все же завхоза), на зиму (точнее, на все время с конца сентября по начало мая) дополнительно еще нанимался отдельный истопник. А по штатному расписанию, почти нигде еще не заполненному, в каждом медпункте, обслуживающем как минимум сотню семей, должен был еще появиться и постоянный администратор, которого Сережа, прочитав в этом самом расписании про должностные обязанности, назвал «специалистом трудной судьбы». Потому что в эти самые обязанности входило ведение медицинских карт в обычном и электронном виде, обслуживание КВ-станции телефонной связи (и связи компа администратора с районной больницей и областным информационным центром), обслуживание и ремонт всех устанавливаемых в медпунктах медицинских приборов — в общем, там нужны были специалисты очень разносторонние. И чтобы такие специалисты появились, Валентина Ильинична организовала в Уфе специальное училище, куда принимались почти исключительно демобилизовавшиеся из армии солдатики-радисты. То есть не только радисты, а все, кто с военной электроникой уже знаком был не понаслышке.

И меня удивило лишь то, что уже в первом наборе (в училище сразу набрали двести пятьдесят человек) заявления подало больше двух тысяч кандидатов, но я все еще не очень представляла себе, насколько в стране была острой пресловутая «жилищная проблема» — а так как выпускникам тоже дом обещался не хуже, чем фельдшерам, малое число желающих объяснялось лишь тем, что информация о наборе была опубликована лишь в самой Уфе и в Благовещенске.

И весной такие же училища должны были открыться в Брянске и Рязани (как минимум еще два), а Николай Семенович озадачил Госплан подсчетами на предмет потребности в подобных училищах уже для всей страны. Причем в училищах (точнее, все же в нормальных техникумах с трехлетней программой обучения), где обучать предполагалось не солдат-радистов, а простых выпускников десятилеток…

А в МИФИ на кафедре товарища Кузина началась разработка «экспертной системы», которая должна была помогать сельским фельдшерам в постановке верных диагнозов. Я подумала, что если он когда-то подобную систему разработал на древней машине «Минск-32», то на современной-то у него точно что-то приличное получиться должно. Просто потому, что в последних «настольных» машинах уже стояли диски емкостью по двести десять мегабайт, а в машину «напольную» таких можно было воткнуть уже до шестидесяти четырех штук, так что там было возможно довольно приличную «базу знаний» собрать. И для меня было открытием, что сам термин «база знаний» как раз Лев Тимофеевич и ввел в оборот, причем дал ему очень четкое определение. Хотя уверенности в том, что это было и в «прошлой реальности» у меня, конечно, не было.

А вот в чем у меня была абсолютная уверенность, так это в том, что первую в мире оптическую линию связи разработали в СССР, в Зеленограде — и я тамошним инженерам, занимающимся «оптикой», устроила настоящий «режим максимального благоприятствования»:средств, причем любых, я им выделяла (через КПТ) практически без ограничений. То есть на работу без ограничений, но и в плане «личного благополучия» им наобещала с три короба. В смысле, квартиры, машины, дачи — но только после того, как они покажут мне действующую линию, передающую сигнал минимум на двести километров со скоростью не менее сотни мегабит в секунду. И шансы всем обещанным обзавестись в не сильно далеком будущем у них были довольно высоки: в Звенигородском институте уже проложили «оптику» длиной в пару километров между разными корпусами, правда на обычных светодиодах и скорость передачи данных в линии немного превышала пару мегабит. Но я же знала разные электронные слова, и эти самые диоды с гетеропереходами в Ряжске и в Брянске уже миллионами выпускались. И теперь я инженерам в Ряжске сказала новое слово, даже два сразу: «полосковая геометрия» — и там все уже так круто завертелось!

То есть завертелось-то еще раньше, прошлой осенью, после произнесения мною слов «колотый лазер» — и эти слова в Ряжске для всех были очень даже понятны, ведь первый такой лазер Ник Холоньяк сделал еще в шестьдесят втором. А новые слова тех, кто увлекся полупроводниковыми лазерами, заставили еще шустрее думать, и мне пообещали, что рабочий полупроводниковый лазер, работающий в непрерывном режиме, да еще и серийный, с завода выйдет уже весной. Весна, понятное дело, понятие довольно растяжимое — но всяко его растянуть дальше следующего лета не получится.

Так что перспективы радовали — но во всей этой науке скрывалась одна серьезная неприятность: на нее требовалось уж очень много денег. Очень-очень много — а денежки я очень тщательно считала. Зарубежная карла — случайный однофамилец знаменитого русского книгоиздателя и его верные последыши уже отечественного разлива искренне верили, что экономика — это дела, которым должна заниматься экономка, то есть нанятая баба, ведущая домашнее хозяйство этих пустобрехов. И поэтому они с пафосом кричали о том, что при коммунизме «денег не будет». Однако люди, в экономике разбирающиеся куда как лучше Карлсона и его друга Энгельсона, задолго до этих клоунов доказали, что деньги — это вовсе не кругляшки из ценных металлов и даже не разноцветные бумажки, а всего лишь мера человеческого труда. Поэтому опровергать инстранных «теоретиков» никто даже не собирался, ведь всякому понятно, что «при коммунизме» денег действительно не будет, а так же не будет и таблицы умножения, и вообще ничего не будет. Просто потому что коммунизм — это утопия. То есть Утопия, в которой, как всем известно, у каждого человека будет минимум по три раба. Которые его накормят-напоят, оденут-обуют, ублажат… разнообразно, в зависимости от того, что возжелает узреть в коммунизме очередной мечтатель.

Но на практике коммунизм никогда не возникнет, а во всех других формациях человеческой цивилизации деньги всегда будут необходимым атрибутом. Потому что именно они позволяют человеческий труд измерить — и воздать каждому по делам его. А я как раз и занималась тем, что какую-то часть «общественного труда» направляла на решение задач, которые в дальнейшем этот труд должны сделать более производительным — то есть обеспечить людям благо при заметно меньшем уровне потения в процессе работы. И у меня кое-что получалось, правда по пути приходилось очень резко отсекать от процесса разделения результатов этого общественного труда тех, кто очень сильно желал отъесть больше, чем он наработал.

И первая итерация прошла довольно успешно: от