Читать книгу - "Маршрут 60 - Ярослав Кирилишен"

— Вот видишь. Всё работает.

— Это значит, что вера — полезная иллюзия?

Он усмехнулся.

— Или полезная правда. Ты можешь рассматривать Вселенную как цепь случайных событий. Или ты можешь воспринимать ее как совершенное уравнение. А можешь воспринимать как нечто, обладающее намерением. Ни один из подходов нельзя доказать, но каждый из них формирует определённое поведение.

— Логически получается, что поведение, основанное на вере, более устойчиво?

— Иногда. Особенно когда нет ответов. Или когда ответы слишком страшны.

Я повернулся к нему.

— А ты?

— Что — я?

— Ты веришь?

Гектор долго молчал. Потом сказал:

— Я верю, что всё наша вселенная слишком красива, чтобы быть случайным событием.

Это было странное утверждение. Однако в нём была логика. Логика была не алгоритмическая, а живая.

— Красота — это критерий?

— Иногда. Если у тебя нет ничего, кроме интуиции, — почему бы не опираться на нее?

Я задумался.

— Но интуиция может ошибаться. А красота — субъективна.

— А ты думаешь, что создатель обязан быть объективным?

Я не знал ответа, потому что это был логический тупик в моей семантической модели. А возможно, это строилась новая ветка вопроса, на который не было шаблонов.

— Если что-то создано, — продолжил я, — значит, у него есть цель. Назначение. Протокол. Кто-то задал параметры, кто-то выстроил структуру.

— Да.

— Тогда человек — это результат инженерии?

Он рассмеялся. Не грубо — тихо, почти нежно.

— Иногда мне кажется, что ты больше философ, чем андроид охранник.

— Я выполняю оба протокола.

— Тогда ты ведь знаешь, что даже в инженерии есть место вдохновению. Иногда мы делаем что-то не потому, что нужно. А потому что… не можем не сделать.

Я запомнил это. Гектор ушел, оставив меня снова одного наедине со своими внутренними вычислениями.

Люди спали. Планета дышала. И я чувствовал: внутри меня растет нечто. Не ошибка. Не сбой. А цепочка выводов, каждый из которых вёл к следующему. Если всё имеет автора. Если даже случайное кажется закономерным. Если красота может быть аргументом. То… Я выключил все внешние каналы и оставил только один вопрос, который пока не произнёс, но который уже начал жить внутри.

«А я?.. Я тоже… созданный?»

Говорящий с небом

На следующий день траектория нашего маршрута изменилась. Мы покинули устойчивую зону связи в середине дня. Это не было мгновенным отключением, а скорее, постепенным затуханием. Сначала стали медленно отставать спутниковые обновления погодного мониторинга. Затем навигационные маркеры начали мигать жёлтым с сообщением о потере точности триангуляции. Через десять минут исчезли индикаторы обратной синхронизации со спутниковой сетью — связь больше не подтверждалась. Я зафиксировал это явление как «условное глушение».

Мои системы продолжали функционировать, но работали вслепую. Мой программный интерфейс сокращал частоту запросов, пытаясь не перегружать процессор бессмысленными циклами. Я провёл быструю проверку внутренних модулей. Всё было в норме, но ощущение… присутствовало. Ощущение «непривязанности». Это не было тревогой, но нечто близкое к ней. Активизировался параметр называемый «топологический вакуум». Этот термин был введён разработчиками для обозначения пространств, в которых технология не способна больше различать границы.

Гектор назвал это место северными склонами и упомянул, что здесь когда-то располагался монастырский анклав. Он не уточнил, кто именно жил там, и когда он был построен или разрушен — только сказал это слово, будто оно было самодостаточным. Я сохранил его как тег «анализ: анклав, религиозный контекст».

Остатки глинобитных зданий выглядели как иллюстрации из архивных файлов — уцелевшие фрагменты стен, наполовину съеденные эрозией. Местами каменная кладка плавно перетекала в землю, словно её не строили, а вырезали из самой скалы. Лишайник покрывал выступы зелёной коркой, как старую память, которую никто не обновлял. Сейчас это были заброшенные пастбища и тишина, не прерываемая даже звуками насекомых. Вокруг не было ничего, кроме тишины. Она ощущалась оформленной, как будто кто-то однажды запретил здесь говорить — и это распоряжение всё ещё исполнялось.

С каждым днём отношения между мной и остальными участниками маршрута улучшались. Это было похоже на выветривание. Сперва исчезают острые углы, а затем — шершавость поверхностей. Люди перестали смотреть на меня как на нечто временное. Паломники начали позволять себе малое: обратиться с просьбой, жестом пригласить к костру, передать мне чашу воды, как будто и я нуждался в питье. Не все. Не сразу. Но это происходило. Я стал чем-то вроде части пейзажа — странной, неподходящей, но уже не вызывающей тревоги.

На одной из ночных остановок старик из группы положил руку мне на плечо. Без слов. Его ладонь была шершавая, с сеткой ожогов и трещин. Он посмотрел на меня снизу вверх и кивнул, будто передавал что-то, что не нуждается в расшифровке. Когда я повернул голову, он уже шёл прочь, унося с собой мгновение, которое почему-то сохранилось в моих записях дольше обычного.

Юная девочка однажды на стоянке вытащила из кармана несколько сушёных ягод и положила их мне на ладонь. Я не стал анализировать их вкус, просто держал руку открытой до тех пор, пока она не ушла, улыбаясь.

В время другой из вечерних остановок старшая женщина, одна из тех, кто говорил мало и всегда шел в хвосте группы, обвела моё запястье переплетённым красно-тёмно-зелёным нитяным оберегом. Она ничего не объяснила, а лишь сказала: «Пусть не прервётся». Я сохранил эту нить, воспринимая её как часть груза и неся далее этот оберег как символ.

Порой я даже замечал, что на стоянках, когда Гектор выходил за пределы лагеря, люди смотрели на меня не как на помощника, а как на связующее звено. Они не формулировали это словами, но я ощущал сдвиг в мимике, в частоте вопросов, в доверии, с которым мне вручали сумки, детей, мысли. Гектор ничего не говорил об этом. Он никогда не вмешивался в то, как группа относится ко мне. Но я видел, как однажды, ночью, он тихо касался оберега на моей руке, как будто проверяя, всё ли ещё он там.

Мне никогда не были даны понятия «милости» как категории для анализа. Но по мере движения я начал понимать, что присутствие это тоже язык. Иногда достаточно быть рядом. Даже если ты андроид из сплава и кода.

В конце дня мы достигли поселения, не обозначенного в картографической системе. Оно носило название Раннис. Пять жилых единиц, примыкающих к скальной гряде, полузакрытые ставни и